Потом Фрейя собрала на пепелище всех причастных. Горма она подозвала к себе, а остальных заставила молча стоять и смотреть. Меч замер в паре миллиметров от горла побледневшего парня. Насладившись гаммой ужаса и отчаяния на мерзком лице, Фрейя плюнула в него и приказала взяться руками за лезвие. Горм выл от боли, но не мог ослушаться и отпустить.

— Если ещё кто-то сунется к Норе — отрежу самую ненужную часть. Слишком длинный язык. Распустившиеся руки. Трусливые ноги. Выбирайте, что не жалко, и приходите. А у тебя, — Фрейя посмотрела Горму в глаза, вертикальные зрачки делали взгляд ещё более жутким, — в следующий раз отлетит голова. Ты в неё всё равно только ешь.

Если говорить совсем честно, Фрейя действительно готова была исполнить угрозу. Да, калечить или убивать — ужасно, но в первую очередь от этого останавливала Элеонора. Она же изведётся, если кто-то так сильно пострадает из-за неё. И не докажешь ведь, что не из-за неё, а из-за себя, потому что издевались над той, которая готова была умереть, лишь бы никого не обидеть. К счастью, никто не был достаточно смел, чтобы злить Фрейю после того случая.

На радость бабушке Элеонора очень хотела быть полезной и любила работать по хозяйству. И хотя из-за неуклюжести могла разбить тарелку или порезаться, всё равно была славной, трудолюбивой и старательной девушкой. Фрейя же радовала отца интересом к кузнечному делу, а её сила и выносливость оказались тут очень кстати.

Хорошо шли дела в этой странной, но дружной семье, однако Элеонора чувствовала, что Тарбен всё ещё тосковал по супруге. Она старалась потихоньку забрать его боль, ведь нельзя вечно жить в трауре, с закрытым сердцем. Странно и тяжело было пропускать через себя такие сильные даже по прошествии времени чувства, но Элеонора очень хотела, чтобы отец снова нашёл своё счастье. Тем более, к ним стала чаще наведываться одна очень славная женщина. Нора чувствовала, что её мотивы чисты и искренни, а Тарбен мог бы полюбить её, если бы отпустил прошлое.

Фрейя тоже желала счастья отцу, поэтому даже если внутренне не могла до конца смириться, что Элеонора брала на себя чужую боль, не препятствовала этому. Только следила, чтобы сестра не переусердствовала. Поэтому дело шло медленно, и Тарбен смог завести новые отношения только когда хранительницы услышали зов.

Для Фрейи не представляло особого труда сопротивляться ему. Ей до того противна была мысль о подчинении — неважно, кому-то или неведомой силе, — что она могла заглушить его почти полностью. А вот Элеоноре со временем становилось хуже. Она плохо спала, мучилась от головной боли, очень хотела, но не решалась уйти. Если успокоить Нору могло только подчинение зову, Фрейя готова была пойти на это.

Задуматься об уходе побудило также появление новой женщины у отца. Всё шло к тому, что однажды он сделает предложение, создаст новую семью. Тарбен, конечно, не собирался из-за этого пренебрегать дочерями, Фрейя даже могла с уверенностью заявить — он бы отказался от возлюбленной, если бы та плохо относилась к отмеченным магией детям. Но нет, женщина очень мило вела себя с девушками. Поэтому стало жалко её и будущих детей. Хранительницы понимали: из-за их репутации могла лечь тень и на лишённых магии детей.

Поэтому они ушли. Перед этим Фрейя убедила отца, что они просто решили посвятить жизнь путешествиям, что всё в порядке, не надо ни искать, не беспокоится. Что пусть он создаст новую семью и будет счастлив. И со временем забудет о том, что у него вообще были такие странные и проблемные дочери.

— Н-но если т-только м-мне так нужно б-было уйт-ти, ты м-могла бы остаться… В основн-ном же проб-блемы от м-меня… — виновато пробормотала Элеонора, за что получила очень лёгкий, больше похожий на поглаживание подзатыльник.

— Нет, Норка. Чтоб больше таких мыслей не было, — недовольно буркнула Фрейя и сжала руку сестры. — Первое, если в тебе есть проблема, то во мне тоже. Мы одинаковые. Второе, куда я тя одну пущу? Ты ж беззащитнее бабочки. Я себе места не найду, если следить перестану.

— Но то место… Т-то место, куда м-меня тянет. Там м-может быть опасно.

— Тем более. В опасность без меня ни ногой. Нора, я решила, что мы идём вместе. Мы. Идём. Вместе. Возражения не слушаю.

Оставалось смириться, в глубине души испытав облегчение. Элеонора не представляла, что бы делала, если бы пришлось уйти без Фрейи. Да, магическим образом дорога до замка оказалась невероятно короткой, по пути ничего не успело бы случиться. А вот в замке… Можно было и от страха умереть. Мрачное, давящее место. Неупокоенные страдающие души, на которые, увы, сочувствие Элеоноры тоже распространялось. И другие хранители.

На момент их прибытия в замке было только четверо. Вечно скорбящая, явно покалеченная жизнью Мейнир, которую из апатичного бездействия могли вывести только приказы Фрейи. Чёрная троица, от которой веяло чем-то тревожным. С близнецами ещё можно было найти общий язык, тогда как само присутствие Эгиля вызывало в Элеоноре желание в панике забиться в угол, а лучше и вовсе исчезнуть. Не только из-за окружающей его ауры страха, хотя Норе и этого бы хватило. Она была бы рада не лезть в душу, но всё равно знала, насколько обманчивым было внешнее спокойствие хранителя. Поэтому очень боялась усугубить ситуацию.