Сегодня утром я был сражен наповал взглядом цыганских глаз, цвета которых я даже толком не разглядел…

В одном взмахе тех ресниц было больше смысла, чем во всех прожитых мной тысячелетиях.

— Вы хотите сказать, что не общались с дамами уже несколько тысяч лет?

— Именно так.

— Они что, все погибли в той пугачевщине, то есть «эмансипации», о которой вы говорили? Неужели никто не выжил?

— То была эпидемия похуже чумы. Гораздо более смертоносная и беспощадная.

Как доктор, я уже знаю все стадии болезни, могу описать и даже составить подробный учебник для медицинских факультетов. Только давно уже нет ни моей страны, ни тем более этих факультетов — ни медицинских, ни гуманитарных, ни технических.

— Не могли бы вы хотя бы пунктиром обрисовать основные этапы этой болезни?

Вы ведь знаете, что я тоже не чужд врачеванию — почти знаком с Лейбницем, умею лечить малярию отваром табака, а ушибы — подорожником.

Кроме того, в совершенстве владею компасом, секстаном, астролябией и дистилляционным аппаратом… Думаю, что готов к постижению любой точной науки, тем более такой простой, как медицина.

— Я это сразу понял, барон, потому и рассказываю именно вам.

— Я весь внимание. Только давайте все-таки выпьем, наконец, за корпус Остерман-Толстого, а то мы как-то про него забыли…

— За Остермана!

— И за его корпус!

— Я начинаю уже привыкать и к «Фельдъегерской»… Так на чем я остановился?

— На стадиях болезни

— Тогда сначала и по порядку.

Первые признаки эпидемии выглядят хоть и парадоксально, но еще вполне прилично.

Речь поначалу идет о тяжелой женской доле, и, совершенно непонятно почему, из осознания этой тяжести вытекает требование о свободном допуске к голосованию в каком-нибудь собрании гороховых шутов типа парламента, народного царандоя или большого курултая.

Как правило, это требование довольно быстро исполняется, потому как никто в здравом уме и памяти не может всерьез воспринимать возможность коллективного решения действительно важных вопросов.

Вторым этапом идет требование равных прав с мужчинами в умственной и физической работе. Этот лозунг встречает еще меньше сопротивления по причине своей очевидной нелепости, поскольку никто никогда и не запрещал дамам самостоятельно искать доказательства теоремы Ферма или ворочать гигантскими веслами на боевых галерах.

Дальнейшие этапы накатывают волнообразно с очень небольшими интервалами — от абсурда в квадрате до абсурда в кубе, от ношения мужской одежды до мужского образа мыслей…

— Вы хотите сказать, что эта чума избирательно поражает только женщин?

— Нет, она поражает всех. Исчезающую женственность тут же приобретают мужчины, оказавшиеся в поражающей зоне культурной агрессии.

— Об этом мне хорошо известно, я про культурно-агрессивную зону. В восемьсот тринадцатом стояли мы на зимних квартирах на Елисейских Полях. Так вот, несколько гвардейцев отправились как-то в Гранд-Опера посмотреть на знаменитый французский канкан. После возвращения в казармы у всех начался ужасный зуд, сильно мешающий несению караульной службы.

Оказалось, что эти гвардейцы вместо театра попали на литературные декламации в салоне мадам де Сталь.

Узнав об этом, Иван Петрович Новосельцев — наш полковой доктор — прописал гвардейцам дегтярное мыло от блох и скипидарные примочки от вшей. И еще категорически запретил читать всякую беллетристику. Дозволил только философию и поучительные исторические хроники. Опытнейший был лекарь, я до сих пор следую многим его рецептам.

— Как медик, я полностью солидарен с вашим доктором, но, говоря об эмансипации, я имел виду немного другую культурно-агрессивную среду. Я говорил о силовых полях притяжения между мужчинами и женщинами. Чем больше мужского в мужчине и женского в женщине, тем больше сила этого магнитного притяжения. Сия научная пропорция понятна даже провинциальному гимназисту, никогда и не слышавшему о законах Ньютона или об аксиоме параллельных прямых.

И ещё один момент: любая потеря вольно или невольно становится чьим-то приобретением. Утерянная или отвергнутая дамами женственность сразу находит себе новых хозяев, и, увы, не женского пола.

Ничто не исчезает бесследно.

— Похоже на закон Михайло Ломоносова о сохранении вещества.

— Именно так и есть. Результат — полное исчезновение полюсов напряжения, необходимых для жизни и в прямом, и в переносном смысле. Ну и для продолжения жизни поколений, конечно.

Наш уход под воду был не столько бегством, сколько необходимым добровольным карантином от той страшной эпидемии.

— Много ли среди вас женщин?

— Нет ни одной. Думали, что уходим на время, но, когда вернулись, весь наш материк полностью исчез под водой. Я потом обнырял всю северную, южную и центральную Атлантику. Не спасся там никто. Да никто и не мог спастись, потому что для сопротивления нужна энергия, а её-то уже ни у кого и не осталось.

Только совсем недавно, по прошествии нескольких тысячелетий, лучшими умами нашего сообщества были разработаны методы привлечения женщин в ряды триггеозавров. Но о б этом я попозже расскажу.