Возвратить отдание чести старшему начальнику в полном объёме. Запретить ведение всякой пропаганды в окопах, особенно направленной против войны. Запретить распространение газет, листовок и прокламаций. Особенно эсеровских и большевистских. В случае задержания организатора, немедленно арестовывать его и сопровождать в ревтрибунал.

Создать при каждой крупной части ревтрибунал, куда включить наиболее авторитетных среди солдат, георгиевских кавалеров, а также выбранных на офицерских собраниях офицеров, отличающихся непримиримой позицией по отношению к противникам войны.

Приказ довести до всего личного состава частей армии и флота, а до непосредственных исполнителей, под роспись.

Военный и морской министр А.Ф. Керенский."

"Русский мужик поразительно прекрасный в своей кротости и покорности, вдруг переходит к протесту и бунту, и тогда его неистовство доводит до ужасных преступлений и жестокой мести, до пароксизма преступности и дикости."

М. Палеолог

После подписания приказа № 5 Керенский позвонил Блюменфельду.

— Герман Фаддеевич, мне с вами нужно срочно переговорить.

— Да, я жду вас, — коротко ответил зицпредседатель.

Керенский бросил трубку телефона, собрал необходимые бумаги и, как порядочный министр, направился в кабинет своего начальника Блюменфельда. Тот его уже ждал, нахмурившись и готовясь выслушать очередную задачу.

— Я внимательно слушаю вас. Зачем вы хотели со мной переговорить? — обратился он сразу к Керенскому.

— Дело в том, Герман Фаддеевич, что я подготовил меморандум о признании ошибочности действий прежнего состава Временного правительства.

— Это прекрасно, но что вы хотите от меня?

— Вам нужно озвучить его перед журналистами и напечатать во всех газетах и журналах.

— Но при чём тут я, в конце концов? Какое я имею отношение ко всему этому? Вы сами можете это сделать и без меня.

— Самое непосредственное отношение имеете. Ведь вы сейчас являетесь главой Временного правительства. И не просто главой, а главой обновлённого правительства. Самое время признать все ошибки прежнего и заклеймить позором князя Львова и Гучкова.

— Но это как-то не по-человечески… Зачем мне признавать чужие ошибки? Если они их совершили, то, пожалуй, они и должны их признать.

— Справедливо, — признал Керенский. — Но у нас нет другого выхода. Вот, подпишите и разошлите его. Я думал собрать митинг по этому случаю, но передумал. Неизвестно, какие настроения будут у толпы и поэтому обойдёмся интервью и печатным словом. Этого будет достаточно. Мы не должны прилюдно каяться, а просто признать ошибочность действий других.

— Я понимаю, но тогда получается, что признавать ошибки буду я, а не мы и, уж тем более, не князь Львов.

— Ну, за всё надо платить, и это не самая высокая цена. Князь Львов вообще пропал, возможно, убит. Поэтому, подпишите и займитесь распространением документа, а я со своей стороны проконтролирую это.

— Хорошо, — тяжело вздохнул Блюменфельд, — вы умеете быть чертовски убедительным, я просто поражаюсь этому вашему умению. Два слова, и я уже готов подписать всё что угодно… Он макнул перо в чернильницу и размашисто расписался в конце документа.

— Спасибо, с вами приятно работать, вы всё понимаете с полуслова. Оставляю вам меморандум для распространения.

Улыбнувшись, Керенский удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. Но это было не самое главное дело на сегодня, самое главное, как оказалось, ожидало его в кабинете у секретаря председателя Временного правительства Щегловитова. И это был министр земледелия Чаянов Александр Васильевич.

Керенский, как и всегда, стремительно зашёл к Щегловитову, чтобы дать очередные указания.

— Иван Григорьевич, утвердите меморандум и распространите его, он у Блюменфельда.

— Хорошо. А вас тут давно ждут.

— Кто меня ждёт и зачем?

— А вот, министр земледелия, — и Щегловитов махнул рукой в сторону сидящего в уголке Чаянова.

Керенский обернулся и только сейчас заметил притаившегося в кресле Чаянова.

— Слушаю вас, эээ…

— Александр Васильевич, — тут же подсказал Чаянов. — Я, признаться, не хотел вас беспокоить и сначала ходил к Блюменфельду, а он, выслушав, направил меня к Ивану Григорьевичу. А Иван Григорьевич указал мне, что этот вопрос сможете решить только вы. Я, конечно, изрядно удивлён, но…