Опускаюсь на корточки, дотрагиваюсь до его руки.

— Игорь, посмотри на меня, — жалобно молю я. — Мне так жаль, — шепчу я, глотая слезы.

— Ты, — выдыхает он, спустив руки. Красные, опухшие, безжизненные глаза смотрят на меня. Ох, Игорь.

— Да, это я, — говорю тихо.

— Ты… — повторяет он с какой-то непонятной мне искрой в глазах. — Это ты, ты во всем виновата.

Внезапные слова звучат как удар под дых. На какое-то время я перестаю дышать.

— Что?

— Убирайся. Убирайся! — кричит Игорь.

А я не могу до конца осознать, что… что он такое говорит?

— Игорь, я не понимаю. — Я медленно встаю и пораженно смотрю на него.

— Чего ты не поняла?! — вскакивает он на ноги и размахивает руками. — Это из-за тебя всё случилось. Посмотри на себя. Алекс, что с тобой стало? Снова пьяна. Ты еле на ногах держишься. Ко всему прочему звонишь Андрею, почему ты мне не позвонила?!

Выслушивать все эти слова от Игоря — значит медленно умирать. Это сейчас и происходит у меня внутри. Каждая клеточка, как догорающая свеча, гаснет одна за другой.

— Игорь, я не могла до тебя дозвониться, — оправдываюсь я, кусая соленые губы. Может, он забыл телефон дома?

— Я не хочу тебя видеть, уходи, — уже спокойно говорит он и отворачивается от меня.

Медленно пячусь назад, пока кто-то не хватает меня сзади и не говорит ласковым маминым голосом:

— Дорогая, ему нужно время. Он сейчас не в себе. Ты должна это понимать…

Что она говорит дальше, я практически не слышу. В ступоре смотрю на её шевелящиеся красные губы. Она успокаивает меня, гладит по голове, заглядывает в мои пустые глаза. Но мне это не нужно.

Он винит меня. Игорь во всем обвиняет меня. А я… я виновата? Если бы Андрей не поехал за мной, был бы сейчас жив, верно?.. Голова кружится от множества царапающих меня изнутри вопросов, на которые сама я не в состоянии ответить.

— Мам, я виновата, да? — судорожно вцепившись в ее руку, спрашиваю я.

— Нет, конечно, ты не виновата, — теплая, слабая улыбка.

— Тогда почему он так сказал?

— Потому что ему сейчас больно, — мягко объясняет мама, словно маленькой девочке. — Он не хочет ни с кем разговаривать. Игорь ни в коем случае не винит тебя, дорогая.

— Мама, я не глухая, тебе ясно?! Я сама слышала, как он это сказал.

Отмахиваюсь от её рук, намеревающихся в очередной раз приласкать меня, и в сопровождении безжизненной тени, нависшей надо мной, ухожу прочь.

Выбегаю на улицу. Долгое время стою, терзая себя тридцатиградусным морозом и роняя слезы. Горячие капли прожигают тонкий слой снега и оставляют дыры. До самого черного асфальта. Судорожно втягиваю ртом холодный воздух и отмираю, бреду по снегу, не разбирая дороги.

31 декабря 2019.

Вторник.

Как считаете, нормально — провести новогодние праздники, лежа в собственной кровати с температурой под сорок? Если вспомнить, чем обернулся для меня прошлый праздник, то пусть лучше так, в лихорадочном бреду. Чтобы забыть душераздирающий ад, случившийся со мной — со всеми — в ту злополучную ночь. Чтобы ничего не чувствовать. Чтобы не болело внутри. Чтобы не горело…

Я сильно заболела после бесцельной прогулки в ту ночь, и уже неделю как валяюсь в постели. Попытки мамы уговорить меня поехать в больницу заканчиваются истеричным взрывом и подушкой, летящей в дверь. И как я умудрялась делать это, находясь в полном бессилии? Не понимаю.

Сегодня мне полегчало, но от этого не легче. Воспоминания как по цепочке возвращаются ко мне и заставляют вновь и вновь прокручивать события недельной давности. Они больно ударяют в сердце, с каждым разом всё с большей силой.

Вечер. В дверях появляется мама. Молча садится на диван, потом очень осторожно дотрагивается до моего плеча, боясь вызвать очередной приступ истерии.

— Алекс, милая, как ты себя чувствуешь?

— Не знаю, — честно отвечаю я.

Внутри пустота какая-то. Затишье перед бурей?

— У тебя появляется румянец на щеках — хороший признак, — замечает она, ласково улыбнувшись.

— Пусть не появляется, я не хочу.

Я слышу ее громкий вздох, ощущаю горечь.

— Какая-то ты… отстраненная. Алекс, нужно возвращаться к жизни.