– Назначенное лечение явно не идет ей на пользу. – Отважился сказать Леша, выждав паузу. – Она у нас почти полгода. Это большой срок для пребывания в остром отделении.

– Шизофрения, голубчик, это патологическое, хроническое, постепенно ухудшающееся состояние. Что бы мы ей ни назначили, можем только ослабить остроту течения симптомов.

– А этот Валентин? Она называет себя так. У пациентов с шизофренией обычно нет имен для их галлюцинаций.

– Это бред заселения. Она говорит, что слышит его, что он указывает ей, что делать. – Старик снял очки, протирая их. Откинулся на спинку кресла. – Да у меня таких, как она, куча уже была. Поработай с мое. Шизофрению с расстояния в три километра различать начнешь.

– Можно я с ней беседу еще одну проведу? – Леша смотрел результаты выполненных диагностик. – Вы не возражаете?

– Да как пожелаете. – Старик вскинул руки. – Но только сперва изволь диагностировать поступившую с прошлой недели. Тебе надо диагноз предварительный подтвердить. И лечение назначенное скорректировать. А потом, будь добр, отправляйся в приемную и работай там. А потом, когда время вдруг появится свободное, делай, что пожелаешь.

То, как Цезарь Петрович скакал с уважительной формы обращения к личной, раздражало. Но Леша, ободренный тем, что ему разрешили хотя бы с одной пациенткой провести личную беседу, поднялся. Молодая женщина, которая намеревалась покончить жизнь свою и ребенка самоубийством, сидела на кровати в палате, уставившись в зарешеченное окно. Сегодня она выглядела посвежее, сказались несколько дней постоянного сна – первые дозы препаратов, которые вкалывали поступившим в острое, были способны уложить на кровать не то, что хрупкую девушку, а даже лютого викинга, в крови которого играли съеденные мухоморы.

Леша присел на стул рядом, поздоровавшись. Женщину звали Юля. Она поглядела на него с тягостным выражением в глазах. У нее предстояло выяснить, как протекала беременность и роды, каким было ее настроение, часто ли оно портилось, бывали ли навязчивые идеи. Далее следовало провести опрос согласно Эдинбургской шкале послеродовой депрессии. Плюсом Леша собирался еще направить ее к эндокринологу, чтобы тот взял анализ крови на уровень гормонов.

За все время беседы она ни разу не спросила о том, когда ей можно будет увидеться с родными и, тем более, с ребенком. Но такое состояние довольно часто бывает у женщин, которых недавно сняли с окна. По результатам беседы Леша подтвердил для себя, что с диагнозом не ошибся. Но нужно было еще получить результаты анализа крови, чтобы уж наверняка.

– Простите, а можно еще спросить кое-что? – Она слегка придвинулась, когда он встал, чтобы идти. Нагнулась ниже, опасаясь, будто ее могут подслушать. – Мне никто не дал никакой банки, чтобы сцеживаться. Я просила женщину… У меня там все колом встало. – Ее руки аккуратно легли на грудь. Лицо исказила гримаса боли. – Можете, пожалуйста, сказать медсестре, чтобы помогла мне?

– Конечно, Юлия Сергеевна. – Тут только Леша понял, что мокрые пятна у нее на больничной рубашке – это следы от молока, которое приливало и приливало с того самого времени, как ее разлучили с ребенком. – Сейчас передам медсестре.

– Вы почему Юле не помогли с ее проблемой в выходные? – Спросил он, поймав одну из медсестер возле палаты.

Полная женщина растерянно оглянулась.

– Так не я на смене была.

– Неважно. Почему никто ей не помог из тех, кто дежурил?

Медсестра пожала плечами.

– А что у нее?

Леша отвел ее дальше от пациентов.

– У нее ребенок дома трехмесячный остался. Молоко застоялось в груди.

– Бог ты мой!.. – Медсестра взмахнула рукой. – А что она, сама сцеживаться не умеет, что ли?

– Да какая разница? Она просила помощи, а никто не откликнулся. Разве возможно такое отношение к пациенту?

– Все исправим, Алексей Иванович.

– И зайдите потом в кабинет. Я направление выдам к эндокринологу на анализы.

Качая головой, он пошел по коридору. Тут его внимание привлекла очередь из девушек и женщин, рассевшихся на скамейках возле стола с двумя алюминиевыми чайниками.

– А здесь что? – Спросил он, подходя.

– Воду ждем. – Помолчав, ответила женщина с бритой головой. – Пить хотим.

Он увидел Свету, которая на прошлой неделе назло описалась, когда ее привязывали к кровати. Пациентка была спокойна, но, поймав его взгляд, облизала губы и слегка расставила ноги, прогнувшись. С плеча соскользнула вязаная кофта.

– Давно ждете? – Спросил Леша, отводя глаза.

– Да уж битый час. – Отозвалась пожилая женщина, которую Цезарь Петрович снимал с кровати.

– Пить очень хочется. – Поддакнула другая, сидевшая на корточках рядом со скамейкой. – Налейте попить, а?

Жажда – еще одна типичная сторона жизни пациентов острого отделения. От многих психотропных веществ, которые им назначались, начинало сушить во рту, поэтому питьевой режим был обязательным. Леша поднял оба чайника – они были пусты.

– Нина Анатольевна! – Он нагнал медсестру в коридоре, когда та вышла из процедурной. – Почему за водой в отделении никто не следит? Оба чайника сухие уже насквозь.

– Да они только пили. – Ответила та, не сбавляя хода. – Будет обед, там и попьют.

– Вода должна быть в обязательном доступе постоянно. – Не отставал Леша. – Ведь от препаратов у многих жажда.

Медсестра остановилась, глядя на него снизу вверх снисходительным взглядом.

– Сейчас распоряжусь, чтобы санитар налил. – Помолчав, сказала она. – Да вы их не больно-то слушайте, Алексей Иваныч. Дурные же. Они все, что захочешь, наговорят. Не соображают раз. Что с дураков взять?