На вселенский шум из соседнего дома вышла, опираясь на клюку, бабушка Катя. Как раз перед нашим приездом она сломала ногу и почти месяц провела в больнице. Зорьку все это время кормил и доил наш дедушка. Нога срослась, но еще болела, поэтому бабушка Катя часто присаживалась отдохнуть, в основном, на нашей лавочке или у нас во дворе. Скучно ей было самой отдыхать.

Мы показали ей нашу добычу. Завязался общий разговор.

– А что за сосны чудные я там видела? Светлые, как покрашенные. – обратилась я к дедушке. – И еще рельсы вроде тянутся. В Старом Лесу железная дорога! Чудеса! Только вы не дали мне все подробно рассмотреть, – попыталась обидеться я.

– А это, Лерочка, сосна меловая, сохранившаяся с доледникового периода, – охотно откликнулся дедушка, готовый часами повышать нашу эрудицию.

– Какая-такая меловая, расскажи, дедушка! – Я затеребила дедушку. Ритка равнодушно пожала плечами и принялась перетаскивать наши трофеи в дом.

– Давным-давно в этих краях были степи, паслись отары диких коз, а почва была песчаной, – начал дедушка свой рассказ. – В степи постоянно дули ветры. Они сносили из других мест сосновые и еловые шишки. А еще ветры сдували песок и обнажали лежавшие под ним известняк и мел. Мел постепенно оседал на растениях и деревьях. Шли годы, столетия, тысячелетия. Вырастали новые сосны, уже сразу со светло-зеленой хвоей, как бы притрушенной мелом. Иголки у такой сосны толстые, а шишки, наоборот, мелкие. Крона широкая и напоминает зонтик. Так появились в нашем лесу целые участки меловой сосны. В центре такого соснового бора, там, где известь и песок больше всего выходили на поверхность, Кочубей и построил «фабрику стеклянную об одной печи». Местные крестьяне прозвали это место Стеклянной Гутой. По лесу протянули железную дорогу, чтобы возить рабочих и вывозить готовые бутылки и банки. По дороге ходили целых два паровоза с вагонами. Соорудили станцию.

При этих словах в моей голове моментально нарисовалась чудная картинка под названием «Прибытие поезда». Такие себе дамы в перьях, дым из паровозной трубы, звон станционного колокола. Вот это движняк здесь был лет сто пятьдесят назад! А была бы сейчас железная дорога, мы бы, как барыни, ездили в райцентр хоть каждый день, а не раз в неделю на зачуханном бусике.

Усилием воли я притушила разбушевавшуюся фантазию и вернулась к общему разговору. А там что-то очень интересное рассказывал уже дедушка Бондик:

– Когда революция случилась, Кочубей поджег завод, получил страховку и смылся с семьей за границу. Стеклянная Гута быстро заросла травой. А на месте бывшей печи осталась глубокая яма, которая от дождей заполнялась водой. В ней еще долго всплывали стеклянные шары, квадраты, цилиндры. Усадьбу мужики сгоряча разграбили. До сих пор развалины в парке торчат. Сам парк тоже быстро зарос, одичал, совсем в лес превратился. А какой парк был – загляденье! Мне лесник старый рассказывал. Завезли из заграницы редкие деревья и кустарники. Разбили большой фруктовый сад: яблони, груши, сливы разных сортов. По голубому озеру плавали белые лебеди, клевали желтые кувшинки. А в центре фонтан бил. И оранжерея имелась. Чего в ней только не было – и орхидеи, и тюльпаны, и розы, и земляника к рождеству… Специально из Парижа заказывали. Да, было время, и парк, и железная дорога, и завод имелись в Старом Селе. А теперь…

Дедушка Бондик тяжело вздохнул и уселся на многострадальную Иж-Планету.

– Ну что, грибники, толкайте. – Мы поднатужились и сообща покатили мотоцикл к дому Бондиков в конце улицы.

Вечером, лежа в кроватях, мы делились впечатлениями от пережитого. Рита радовалась будущим несметным количествам маринованных и жареных грибов. Я автоматически поддакивала, а сама обдумывала пришедшую на ум гениальную идею. А что, если, не торопясь, самой обследовать это таинственное место на предмет закопанного клада? Вот и бабушка Катя говорит, что в Стеклянной Гуте закопаны сокровища гетмана Мазеры. А еще от Кочубея наверняка что-нибудь осталось. Уж меня никакие жуткие истории не остановят, если светит реальная возможность отыскать клад. И прославиться! Я уже мысленно составила заголовки мировых новостных лент: «Найденный двенадцатилетней девочкой лесной тайник открыл новые горизонты для ученых-археологов».

Я воодушевленно начала строить фантастические планы проведения лесных раскопок, но додумать не успела – заснула.

А в темном небе прямо над окошком застыло облачко, то самое, которое витало над Старым Селом уже несколько дней. И было это облачко уже не таким легким и не таким светлым, как раньше. Но я его снова не заметила. Поэтому и случилось дальше то, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Наш чердак давно манил меня призраками старинных тайн. Бабушка Катя, когда я ходила к ней за молоком и ждала, пока она подоит Зорьку, все уши про них прожужжала. О том, что наш дом еще дореволюционной постройки, что наш прапрапрадед служил у самого Кочубея, что последние лет пятьдесят в доме никто не жил, что он вот-вот развалится, и как хорошо, что дедушка решил вернуться на свою малую родину в родовое гнездо.

– Лучше бы у себя на чердаках и в подвалах порылись, чем землю вокруг перекапывать, – ворчала она, намекая на Толиковы раскопки с металлоискателем, – все село теперь в колдобинах.

– Представляешь, сколько там может быть тайников? Ведь на чердак уже тысячу лет никто не заглядывал. Ну, может, не тысячу, а пятьдесят, – расписывала я сестре прелести чердака, уписывая чернику с молоком.

– А ты не приукрашиваешь? – усомнилась Рита. – Может, сама все это придумала? Знаю я твою бурную фантазию.

– Можешь сама у бабушки Кати переспросить, – обиделась я. – Она самая старая жительница Старого Села. Кому, как не ей все знать.

Рита задумчиво произнесла:

– Думаешь, может сохраниться на чердаке много интересных вещичек?