— Но она ведь выздоровеет?

— Конечно, Джейми. Обязательно.

— А как её зовут?

— Лив, — сама от себя не ожидая, вдруг говорю я. Но ещё более неожиданно это то, что мои ноги словно на автомате спускаются по ступенькам прямо под открытое небо, которое уже снова начинает мелко моросить. Моё тело оказывается поблизости от выпрямляющейся Дениз и мальчишек, тут же бросающих свои игрушки и прижимающихся к её длинным ногам будто в стремлении спрятаться. Наверное, это нормально, правильно и естественно, реагировать так на незнакомого и чужого человека, даже когда он тебе любопытен. Мой сын тоже будет держаться за своего отца подобным образом? Если я однажды захочу его увидеть, сколько времени уйдёт на то, чтобы он выглянул из укрытия и потянулся ко мне?

— Поздоровайтесь, мальчики.

— Здравствуйте, — одновременно тихо произносят они, — вы с нами поиграете?

— Я…

— Может быть, в другой раз, — не даёт мне закончить Дениз, вероятно, ощутив, что я замешкалась и не совсем знаю, как себя вести, — а сейчас идите внутрь. Джейми, возьми Дэвида за руку. Мы же не хотим простыть, как тётя Лив? Мы соберём игрушки и тоже придём.

— У тёти грипп? Но когда у тебя был такой животик, ты говорила, что это потому, что мой братик становится совсем большим, потому что очень хочет как можно скорее с нами познакомиться. А у тёти там тоже ребёночек? — Джейми явно не торопится слушать свою маму и делать то, что она говорит. Я могу видеть, как, несколько смущённая и застигнутая врасплох, Дениз присаживается перед своим сыном, совершенно без всякой злости и вполне добродушно проводя рукой по его коротким волосам:

— Да, у тёти тоже будет свой малыш, но об этом мы с вами поговорим чуточку позже.

— А ты разрешишь ему с нами играть?

— Если ты захочешь, то да, сколько угодно, Джейми. Но даже когда он подрастёт, ты всё равно будешь старше его. И Дэвид тоже.

— Но мы захотим, — чуть ли не топает ногой Джейми и, кажется, хватает своего брата за руку не иначе как в расстроенных и подавленных чувствах, — так можно?

— Конечно, можно, родной. А теперь, пожалуйста, ступайте в тепло. Извини за это. Не знаю, что на него нашло, — вздыхает Дениз, когда мальчики наконец уходят, и мы остаёмся наедине друг с другом, — хотя, наверное, дело в том, что, помимо меня, ты первая беременная женщина в его окружении. А для Дэвида вообще самая первая. Уверена, позже у него возникнет ещё больше вопросов, чем у старшего брата.

— А ты часто им врёшь? — спрашиваю я, признаться, не без труда опускаясь на влажную верхнюю ступеньку крыльца и инстинктивно придерживая живот, будто он может упасть. Это всегда казалось мне в чём-то нелепым, то, как беременные чуть что дотрагиваются до него, но при всех отличиях своей ситуации от общепринятой я и сама стала женщиной, которая, такое чувство, касается своего тела лишь в одной конкретной точке по сто раз на дню. Как правило, конечно, причиной всему толчки, но у меня… у меня не получается их винить. Даже когда я не могу из-за них уснуть.

— Никогда. Просто порой не вижу смысла начинать рассказывать о том, что они всё равно, возможно, ещё не поймут до конца, — одну за одной складывая разноцветные пластмассовые фигуры в большой пакет, Дениз бросает на меня короткий взгляд прежде, чем продолжить, — не то чтобы тебя это касается, но лгать и о чём-то умалчивать из-за нежелания наткнуться на непонимание сути сказанного это разные вещи.

— Значит, ты просто пыталась умолчать?

— Именно так. Видишь ли, мы с их отцом ещё не сажали детей перед собой и не устраивали беседу под названием «откуда они взялись», и вообще не тебе мне указывать, как воспитывать ребёнка и что и когда ему говорить. Своего ты оставишь его отцу, как какую-то ненужную вещь, которая взяла и разонравилась.

— Да ты у нас прямолинейная.

— Что, не нравится? Слишком грубо для тебя? Но это правда, и кто-то же должен тебе её сказать. Будто ты святая и блаженная.

— Вовсе нет. Я совершенно не такая, — моим мужем был человек, которого если и не в жизнь, то, по крайней мере, хоть ненадолго в свою постель мечтают заполучить многие женщины, и одна из них даже не так давно в этом вполне благополучно преуспела, но, возможно, я точно такая же, как и они все. Увидевшая лишь трофей и денежный мешок и возжелавшая его, а не любившая суть и внутренний мир, но определённо разрушившая брак. То, что, даже когда мы просто лежали в одной кровати совершенно одетыми, ощущалось тем самым, что находят далеко не все. Правильного человека, маленькую жизнь, и ради чего? Чтобы застыть между прошлым и будущим посреди нигде в абсолютном незнании, что делать после, когда всё закончится?

— Тогда и тем более не суди о том, о чём не имеешь ни малейшего понятия, и возвращайся-ка лучше в кровать. Тебе нельзя её покидать.

— Потому что Дерек… — я даже не в силах произнести это имя. Просто не могу. Вот до чего я всё довела. — Потому что он так сказал?

— Он заботится о тебе. Ты что-то сделала, или и он тоже, я не знаю, но вот ты такая, и он с тобой.

— Знаешь, всё это вообще-то не твоего ума дело, и даже если ты что-то пообещала, заметь, вовсе не мне, тебя здесь всё равно никто не держит. Это исключительно между мной и им, и только. Или тебе своих детей мало? — едва договорив, я уже хочу сказать ей, что в некоторой степени я это не со зла, и что всё просто гораздо сложнее, чем она описала. Но в этот момент, здесь и сейчас знакомый автомобиль, появившись словно из ниоткуда, сворачивает на подъездную дорожку, олицетворяя собой причину, по которой, помимо всего прочего, я не желаю казаться слабой. Её зовут Кимберли, и она невзлюбила меня с первого взгляда, а теперь и вовсе ненавидит. И это она ещё не знает всей правды. Но даже без этого, если я только, она не позволит мне. Но главное сейчас даже не это, а то, что, сидя за рулём уже после того, как двигатель смолк, Кимберли не выглядит так, будто в курсе насчёт меня. И Дерек… Господи, в переносном смысле она его просто убьёт. Но первой стану я, потому что, будь на моём месте Дениз или кто-то вроде неё, они бы никогда не сели на прохладную мокрую поверхность. Я встаю так быстро, как только могу, учитывая своё новое тело, но уже слишком поздно.

— Здравствуйте, Кимберли.

— Здравствуй, Дениз. Рада тебя видеть, — машина частично мокрая и немного с грязными потёками и брызгами, но эта женщина вся такая элегантная и ухоженная в своём покровительственном облике, что меня, кажется, начинает подташнивать. — Ты не оставишь нас с Оливией? Мы немного пообщаемся.

— Да, конечно, — Дениз проходит мимо меня, — всё в порядке?

— Да. Нормально, — хотя не совсем, но это вовсе не её проблемы, особенно после всего, что ей пришлось от меня услышать. Как только она скрывается в доме, меня охватывает очевидная беззащитность, уязвимость. Тело будто бы сотрясает судорога.