— Он твой быв-ший… — будто это что-то мне объясняло, проговорила по слогам подруга, делая выразительные ударения на каждом.

— Именно. Проверенный вариант, — я допила одним махом кофе и поднялась. — Я приняла решение. Леня — это лекарство. А эффективное лекарство всегда горькое.

— Не подавись его… гранулой, — съязвила подруга, на ходу вызывая такси.

— Не завидуй и не наговаривай, — я оставила чаевые и подхватила чехол с платьем, развернулась к двери. — С этим у него все в порядке.

— Еще бы у бабника и не в порядке…

Сомневаясь в правильности принятого решения, сжимала прохладное горлышко любимого Леней вина, стоя на площадке перед дверью бывшего, борясь с желанием развернуться и уйти. Но, представляя, как дома снова накатит тоска, а с подружками накатим уже мы, и обязательно снова опозоримся, решила, что как бы все не сложилось с Ленчиком — это меньшее зло из всего. Мимо меня, шоркая подошвами, медленно двигалась престарелая пара. Оба окинули меня заинтересованными взглядами.

— Здравствуйте, — поздоровалась на всякий случай.

— Ишь, пришла шалопутня крашена, — прошамкала бабка, осуждающе скосившись в мою сторону. — Ходют и ходют к соседу-то. И всю-то ноченьку ором орут, кошки мартовские.

Старушка осуждающе покачала головой, держась за перила и с трудом переставляя ноги на ступеньках.

— Он, как тезка ево, Никита Сергеич Хрущов, любимец народа, — сделал свой вывод дед. — Девками натоптанная тропа не зарастает. Видать, хороша кукурузина-то.

Я отвернулась к двери и закусила губу, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. В сумке у бабки звякнуло, она охнула, я повернулась на звук.

— Дурень ты, старый, Ленькой ево звать, — возразила бабка. — Никитой ево деда звали. Ничего уже не помнишь.

Пропустив мимо ее упрек, старик отпустил старухин локоть, хулиганисто подмигнул мне, улыбнувшись беззубым ртом.

— Где мои молодые годы? Уж я бы сейчас… ух! Попужал бы девчат своим бравым охранником!

Он подмигнул мне снова и спустился на две ступени к охающей старушке.

— Молчи уж. Молодой-то пил не просыхая, — бабка замахнулась на деда гремящей сумкой. — Попужал бы он…Чем? Своим спящим сторожем на мешках? Не Ленькин дед Никита, так бы и засохла моя краса без живительного дождичка.

Я не выдержала и расхохоталась, не сдерживаясь. Оба старика глянули с осуждением в мою сторону и замолчали. Дверь Лениной квартиры приоткрылась, на пороге появился хозяин. Довольно улыбнулся и втянул в квартиру все еще хохочущую. Галантно помог раздеться.

— Выглядишь сногсшибательно, — сделал комплимент моему платью с открытой спиной. — А я слышу веселье на площадке, решил проверить, кому на Руси жить хорошо.

— Соседи у тебя забавные, — прошла за ним следом в комнату, отдавая ему презент.

Джинсы и черная футболка красиво обрисовали фигуру, не понаслышке знакомую с тренажерами спортзала. Эта его вызывающая харизма сексуального мачо почему-то жутко раздражала сегодня.

Знакомая скупая обстановка мужской холостяцкой берлоги, сервированный знакомыми бокалами столик, из которых уже после меня пила не одна девица. Музыкальный центр, в котором, готова была спорить на что угодно, стоял диск с романтическими балладами. Свечи в квадратных подсвечниках, черные шторы на окнах. Ничего не изменилось с тех пор, как я была здесь последний раз. Ни обстановка, ни сам хозяин. Изменилась я.

— Угу, — согласился брюнет и включил музыку знакомым движением, поворачиваясь ко мне.

«Пахнешь как цветок персика» — пронеслось в голове, сказанное его голосом.

— Пахнешь как распустившийся цветок персика, — повторил Леня, открывая принесенную мной бутылку.

Я вяло улыбнулась избитому комплименту, присаживаясь к низкому столику рядом с бывшим.

«Выглядишь еще лучше. Я скучал…» — продолжался монолог в голове «бархатным» голосом Леонида.

— Выглядишь потрясно, лучше прежнего. Я скучал… — Леня добавил томности голосу, соблазняя.

Откинулась на спинку, разглядывая бывшего, с каждой минутой все яснее понимая, насколько была права Машка, отговаривая меня от этой затеи. Ощущение было, что я на похоронах незнакомого человека. Все казалось тоскливым, а я неуместной. Хотелось взвыть от всего происходящего и сбежать. В голове мелькнул позорный канкан под Сердючку, и я взяла себя в руки.

«Выпьем за тебя, драгоценная!» — не умолкал голос.

— Давай за тебя, Ань! Ты мое самое светлое в жизни после мамы и солнца, — провозгласил тост Леня.