— Этот?

Я кивнула, он медленно отстранился, все так же глядя в рот. Нехотя отвернулся, быстро написал что-то на листе.

— Это воспаленный нерв. Ни сладкого, ни горячего. Пару дней полощите вот этим. Не пройдет, тогда будем лечить, — и добавил с явной неохотой:- Рот можно закрыть.

Я поднялась, поблагодарила вымученной улыбкой, взяла рецепт, и уже у дверей меня догнал вопрос:

— А… м-м-м… Анна, не хотите скайсы?

— Шо? — я обернулась, с недоумением глядя на мужчину.

Растревоженный зуб побаливал, и говорить внятно и правильно плохо получалось.

Чуть покачиваясь на стуле, шатен смотрел на меня, как кот на сметану. Едва ли не облизывался. Глаза по-прежнему влажно блестели, длинные пальцы потирали блестящий инструмент, которым он проверял зубы. Где-то слышала, что сильные и длинные пальцы встречаются у душителей.

— Прозрачную стразу на резец. Вам бы пошло, — голос звучал низко и немного хрипло, отозвавшись где-то внутри.

— Я пожумаю, — уклончиво ответила на предложение, открывая дверь.

Возбуждающе так звучал. Призывно. И я бы отреагировала, если бы не больной зуб.

В коридоре меня ждали обе подруги. Верная Дашка отпросилась и прилетела поддержать страдалицу. Я сунула ей рецепт и скорчила горестное лицо. Она пробежала глазами по закорючкам и с нескрываемым удивлением уставилась на меня.

— Черт. Столько раз была у него и ничего, а ты и… с первой попытки…Ты ему понравилась, — сделала вывод Дашка.

— Пошему это? — удивилась я, надевая пальто.

— Читай… тут понятно написано, — нервно сунула мне назад бумажку Даша и отвела глаза.

— Пшиклажывать к больному мешту Лютик не меньше тжех жаз в день. Пежед этим пшополоскать шомашкой, — прочитала вполне обычный текст врачебных рекомендаций. — И шо?

Я хлопала глазами, переводя взгляд с рецепта на подругу, не понимая, где она тут узрела симпатию врача.

— Аня, его зовут Любомир, а Лютик — это его прозвище. Видишь, написано с большой буквы. Растительный лютик ядовитый. Нельзя его прикладывать.

— Причем тут его прозвище? — я даже про боль забыла, так занервничала.

— Ань, не тупи. Прибор свой он так называет, — пояснила Машка, осуждающе глядя на смущенно кусающую губы Дарью. — Фетиш у него.

— Какой еще фетиш? — все еще не понимала я.

— Рот, — фыркнула Машка, — в этом случае твой.

— Что-о-о? — возмутилась я. — Я не давала повода. Я порядочная девушка! Не извращенка какая-то!

Выдернув шарф и сумку из рук подруги, смерила Дашку уничижительным взглядом.

Еще один прекрасный принц превратился в коня, жующего венок из ядовитых лютиков, махнув «шатенистым» хвостом, растворился в небытие.

Обе подруги дружно возвели очи под лоб, как по команде.

— Что ж ты читаешь в своих книжках? — простонала Дашка.

— Не той литературой балуешься, мать! — назидательно проговорила Мария. — Дожила до седин и маразма, а не в курсе про… странные вкусы у мужчин.

— Врете вы все! Может это препарат так называется, — сделала предположение, заматывая на шее шарф. — И вообще он мне стразы предложил на резец поставить.

— Ну, да. Ты же не в курсе, что мужики любят украшения и красивое белье на женщинах, — нехорошо улыбнулась Машка.

— На любимые машины елочки-вонючки вешают, — подхватила Дашка, хрюкнув от смеха.

— Сами вы… елочки, — огрызнулась я и потопала по коридору на выход. — Очень смешно! Подруги называются.

Издеваются только, а меня изнасиловали… ну, почти.

Поправив шарф, хлопнула в сердцах дверью клиники и гордой походкой потопала к остановке, игнорируя Машкину машину, поскальзываясь на обледенелом асфальте.

И только на остановке, когда трое из десяти ждущих достали телефоны и постарались незаметно навести на меня, заметила, что не сняла бахилы. Смерив всех стоящих и не предупредивших о конфузе злым взглядом, стянула голубые пакеты и гордо потопала пешком.

Рано темнеющее декабрьское небо плакало дождиком, густо забрызгавшим окно на кухне. Капельки старательно отражали свет ранних уличных фонарей, сияя таинственными светлячками. Мозг отметил красоту момента, но уставшее сердце посоветовало засунуть эту красоту себе в самую далекую извилину.

По металлическому отливу прохаживался важный голубь. Я проводила глазами одинокую птицу.

— Гуля, мне плохо… — плачущим голосом пожаловалась сизому.

Тот будто услышал, остановился и глянул на меня золотым ободком глаза. Через секунду резко сорвался и улетел, оставив на белеющем полотне отлива свежую горку экскрементов.