– Я оставлю отрицательный отзыв, – сказала она.

– А я отстраню вас от работы с этим объектом, – сказал куратор.

– Вы не можете! Он мой! – Воскликнула Марина Петровна.

– И что вы с ним будете делать? В лаборатории испытывать? Не получится. Вы сами знаете, объекту необходима динамика и постоянный тренинг рецепторов. Вы сами это говорили. У него программа, Марина Петровна. И её нельзя изменить. Сбой в программе может привести к непоправимому. К его разрушению. Мы и работу не сделаем, на которую потратили уже несколько лет подготовки, и загубим ценный экземпляр.

Полякова махнула рукой.

– Ах! Делайте что хотите…

– Всё по плану… Всё по плану, товарищ полковник, и ни полшага в сторону.

– Всё понятно…

– Он и сейчас под программой живёт? – Спросил куратор.

– В программе, товарищ генерал. В матрице.

– Интересно, как это? – Почти прошептал куратор. – В матрице…

– Не все в неё входят, – так же тихо проговорила Полякова, – и ещё никто не выходил.

И она была права. В той жизни меня вытащили из такой большой "Ж" только спасибо "куратору". Мне сломали программу и я, хоть и не без потерь для головы, смог приступить к "новой жизни". Сейчас, во-первых, я сам загнал себя в такие дебри, что вряд ли кто из специалистов вытянет меня оттуда, а во-вторых, я не видел конечные коды, и коды выхода. Возможно, его и вовсе не было.

Я рассчитывал выскочить из матрицы на грани. Плохо то, что те коды, которые я видел и знал, я не знал, когда и в какой последовательности они "стрельнут" и что мне придётся делать, когда они "стрельнут".

Плохо ещё то, что с каждым выполненным мной заданием, я привыкал подчиняться матрице. В Лондоне я своевольничал не потому, что мне хотелось покуролесить, а потому, что я вдруг понял, что могу раствориться во втором себе.

Через три месяца списался с судна механик технологического оборудования морозильно-фаршевого цеха и меня перевели на его должность. Работа на плавбазе была тяжёлой. Вахты по двенадцать часов, условия в цеху сложные: холод от морозильных шкафов и испарения от воды, которой обрабатывали алюминиевые формы с замороженной рыбой, чтобы можно было выбить такой блок из блокформы.

С вентиляцией было туго и это было первым, что я модернизировал в цеху. Потом закольцевали подачу рыбы. Потом наступило лето и был переход в район промысла сельди во время которого мы законсервировали наше оборудование и расконсервировали оборудование пресервного цеха. Всё шло размеренно и по не мной прописанному плану.

Куратором снова, как и в "той жизни", выводилось две легенды: активировалась Британско-Австралийская, и взращивалась естественная – советская. Я теперь знал логику процесса, то, что меня ожидает и меньше тревожился о будущем. Хотя и в прошлом, я особо не думал о происходившем, а просто выполнял задания.

Я не рефлексировал о гуманности моего "зомбирования". Я давал добровольное согласие и подписку на использование меня, как "человеческого материала под контролем" и тот раз и этот. Просто этот раз я надеялся несколько иначе эксплуатировать свои возможности, что пока у меня получалось, но контролировать разум без ежедневных тренировок было сложно.

В октябре плавбаза вернулась в порт приписки Владивосток и меня снова отозвали в распоряжение отдела кадров ВБТРФ.

– Твой дублёр прошёл собеседование в Santos Limited, – сказал куратор. – Как у тебя со специализацией?

– Тот курс, что дают в Австралийском вузе освоил. Херня вопрос…

Куратор вскинул на меня удивлённый взгляд и мотнул головой.

– Никогда не слышал такого выражения, – сказал он.

– Не стал читать наших специалистов, – продолжил я, – чтобы не привлекать к себе внимание. Лучше там выпишу официально и закатаю. Марина Петровна сказала, что мне там, в Мельбурне, передадут препарат. Я, кстати, их курс просто выучил. Он хорошо лёг на то, что нам давали в вузе.

– Хорошо. Попробуй и обновлять знания тоже без химии. Береги печень. И особо не выпячивайся, а то тебя Комитет по национальной безопасности к рукам приберёт. Тихо сиди. Цели и задачи ты знаешь. Не напрягайся, но и не тормози. Перечень вопросов и ответов, звучавших на собеседовании, изучи.

– Понятно всё, Юрий Иванович. Буду стараться.

– Тебе, Миша, больше "те" видения не приходили?

– Нет, Юрий Иванович. Меня же после заблокировали. Они же сначала раскрыли все центры, чтобы промерить их, а потом сразу закрыли. Что увидел, то и выдал.

– Да-а-а… Выдал ты тогда… – Куратор покачал головой. – Поспешили наши эскулапы… Поспешили.

– Испугались они, что у меня крыша поехала, когда я засыпал их фамилиями и званиями.

– Хорошо, что писали мы их эксперименты… А ведь у них не было своих микрофонов.

Мы помолчали. В самом начале экспериментов надо мной, я перечислил известные мне данные предателей. Тогда, действительно, моё сознание настолько очистилось, что я вспомнил всё, сумел закрепить это состояние и, не теряя времени, зачитал вслух большой список, начиная с Полищука, завербованного в 1974 году и кончая Геннадием Вареником, завербованным в не наступившем ещё 1985.