– Твой?.. – всё так же тихо спросил префект, слабым движением подбородка указывая Саксуму на Идигера. – Не трепло?.. Доверять можно? – он говорил, слегка задыхаясь, делая между словами длинные паузы.

– Мой, – твёрдо сказал декурион. – Можно… – и, немного подумав, добавил: – Я за него ручаюсь.

Префект едва заметно кивнул, повернул голову и, уставившись в потолок, некоторое время молчал.

– Невовремя… – наконец прохрипел он. – Совсем невовремя… Впрочем… предательство всегда… невовремя… – он переглотнул. – Две алы из трёх… Крепость теперь не удержать.

– Префект, – тихо сказал Саксум. – Штурма не будет.

Тит Красс скосил на него глаза и сейчас же устало прикрыл веки.

– Ты-то… откуда знаешь?

– Знаю, – твёрдо сказал Саксум. – Я хорошо знаю Такфаринаса. Он не будет штурмовать крепость. Он не любит штурмовать крепости. И не умеет… Он рассчитывал, что ему откроют ворота. А теперь, понимаешь, ворота ему уже не откроют. А без этого он на штурм не пойдёт… Я служил вместе с ним. Я его хорошо знаю.

Префект открыл глаза, повернул голову и на этот раз долго и внимательно изучал лицо декуриона.

– Надейся на лучшее… – разлепил он наконец тонкие бескровные губы. – Готовься к худшему… Будем готовиться к худшему… декурион… Понял?

Саксум кивнул. Идигер возле его плеча вдруг шумно выдохнул, переступил с ноги на ногу и снова замер, как будто окаменел.

Префект вновь перекатил голову по подушке и слепо уставился в почти уже невидимый в темноте потолок.

– Невовремя… – тихо прохрипел он. – Ах, как это невовремя!..

Две нумидийские алы разоружили в течение часа. Всё прошло мирно, спокойно и без лишнего шума. Рядовых мусуламиев без долгих разговоров заперли в казарме. Декурионов и примов отвели в дальнее крыло претория, где – до конца следствия – определили в помещение без окон, расположенное за комнатами ординарцев. А троих заговорщиков: племенных вождей, командиров ал – Улуджа и Мунатаса и брата последнего, Бадиша, – бросили в каменный мешок.

Внешний караул от северных ворот убрали, но предварительно всё пространство перед воротами на двести шагов уставили маленькими копнами сена, пролив для надёжности между ними тонкие масляные дорожки.

Всех лучников выставили на привратную башню и прилегающие к ней участки стены, строго распределив между ними сектора обстрела. Рядом с лучниками установили переносные жаровни с углями из расчёта одна жаровня на четверых стрелков.

После этого оставалось только ждать.

За час до рассвета наблюдатели заметили возле ворот какое-то осторожное движение.

И тут же взвились в воздух горящие стрелы. Занялись и заполыхали копны, быстрые огоньки побежали по масляным дорожкам, и весь участок перед северными воротами озарился жёлто-оранжевым светом многочисленных вспыхнувших костров. И на этом освещённом пространстве, как на ладони, стали видны сотни затаившихся, изготовившихся к штурму мусуламиев. И вот тут лучники взялись за дело по-настоящему. Засвистели стрелы, закричали под стеной первые раненые, послышались гортанные отрывистые команды, и тут же вся масса нападавших пришла в движение, заметалась, закручиваясь в водовороты, сбиваясь в разновеликие островки и вновь рассыпаясь, ударилась в запертые ворота, откатилась и вдруг бросилась врассыпную, назад, через освещённое поле – в спасительную темноту. А стрелы, звеня, летели вслед, впивались жадными жалами в спины, в бока, в затылки, вырывая из бегущей толпы вскрикивающих, взмахивающих руками и оставляя их лежать неопрятными неподвижными кучками на озаряемой светом уже затухающих костров, чёрной, обугленной, дымящейся земле.

Всё было кончено менее чем за четверть часа.

На рассвете префект Тит Красс, так и не сомкнувший глаз в эту ночь, принял доклад о полном и безусловном успехе операции.

А ещё через час пятидесятишестилетний военачальник, трибун-ангустиклавий, участвовавший в сотнях походов и боёв, прошедший под началом Друза Германика всю Европу, выживший в кровавом «Тевтобургском побоище», умер от очередного сердечного приступа.

Командование гарнизоном перешло к Гаю Корнелию Рету…

Тело скончавшегося трибуна ещё не успело остыть, а рабы-похоронщики мусуламиев ещё не успели вывезти из-под северных ворот крепости все трупы, когда от Такфаринаса прибыли новые переговорщики.

В письме, доставленном ими, «Великий Вождь» обвинил коменданта крепости в подлом ночном нападении на своих людей, посланных всего лишь «для разведки местности», и в резкой форме потребовал ускорить выдачу отступного, указанного им в предыдущем послании. В противном случае «храбрейший из храбрых» грозился немедленно начать штурм.

Поэтому неудивительно, что первым приказом трибуна-латиклавия в новой должности стало распоряжение о немедленной отправке Такфаринасу денежного откупа в размере трёхсот двадцати пяти тысяч сестерциев. Вместе с деньгами вождю мусуламиев было доставлено и личное послание от нового коменданта крепости Тубуск, в котором в витиеватых выражениях выражалось глубокое сожаление о непредвиденной ночной схватке и понесённых войском «досточтимого Великого Вождя» значительных потерях и сообщалось о передаче «храбрейшему из храбрых» в самое ближайшее время – в качестве знака доброй воли – трёхсот пятидесяти лошадей, вместо запрошенных трёхсот, и восьмидесяти молодых рабынь, вместо запрошенных пятидесяти…