Аня слушала внимательно, добавляя карточку.

— Мирта говорила мне, что я не понимаю её. Она была одной из моих горничных и часто просила давать ей… отгулы, скажем так. Потом как-то раз я нашла её в слезах… Я не очень хочу вспоминать подробности. Я тогда только думала, что я выше всего этого, что Мирта просто глупая смертная со своими проблемами. А что если я и сейчас не права? Что, если я точно так же буду рыдать, как Мирта? Что, если что-то у нас не сложится? Что я буду делать?

— Дальше жить, — пожал я плечами.

— Ты считаешь, что может не сложиться?

Я пожал плечами.

— Ань, я знаю тебя… Так, подожди, со вторника. Только вторник не помню. Ну да, четыре дня.

— Ты так спокойно об этом говоришь, — надулась Аня, наконец добавив карточку и протягивая её обратно мне.

— Будущее ещё не настало. Может я просижу остаток дней своих в тюрьме по статье о терроризме. А может мы с тобой будем детишек растить, — она зарделась. — А может и разбежимся через полгода, как я с Викой. Кто знает? Но знаешь что я знаю точно? То, как сложится — это не случайные события. Оно от нас зависит.

— Почему же ты не боролся за отношения со своей женой?

— Бывшей, — поправил я. — И кто сказал, что я не боролся? Я боролся до последнего. И последним оказалась продажа моего компьютера.

— Компьютер продавать нельзя, — вслух подметила Аня, запоминая.

— Пойдём кушать. Желудок Шрёдингера хочет драников со сметаной!

Мы стояли на пороге квартиры в стареньком доме. На седьмом этаже, лифта не было. Обшарпанные серые стены, видавшие виды. Аня почему-то мялась, не решаясь позвонить в звонок.

— Это моя единственная подруга, она важна мне, — сообщила она мне.

Я кивнул. Она продолжила:

— Она обо мне почти ничего не знает, лишнего не болтай.

Я кивнул, она всё ещё стояла и мялась на пороге:

— Не заставляй меня выбирать между тобой и ей. Выбор я сделаю, но мне будет неприятно.

— Что это вообще значит? Это какая ситуация должна возникнуть?

— Забудь, — покраснела Аня. — Я просто очень плохо обо всех думаю.

Она позвонила в звонок. Дверь приоткрылась с цепочкой. Узкий глаз посмотрел на Аню. Дверь закрылась. Звук убираемой цепочки. Дверь открылась снова, на пороге возникла девушка немногим выше меня, темноволосая, узкоглазая, довольно тощая, с сигаретой в руках.

— Заваливайте, — указала она рукой и спешно закрыла за нами дверь.

— Привет, я Макс, — протянул я кулак.

Мария на кулак посмотрела, перевела взгляд на Аню.

— Ну, впуталась?

Аня смутилась. Маша замялась, стоя с открытым ртом.

— Ладно, проходите на кухню. Вы на сколько?

— Я надолго, — заявила Аня. — Он со мной тоже надолго.

— О, у вас, я смотрю, всё серьёзно? А где та королева, которая величала всех простыми смертными?

По пути на кухню я задался вслух вопросом:

— Она всегда такая язвительная?

Аня залилась краской, наблюдая моё смущение.

— Она хорошая обычно, — шепнула мне Аня.

Впрочем, это всего лишь подруга, пусть и временно превращённая в сожительницу.

— Суп будешь? — спросила она у меня.

— Не надо, спасибо, мы только поели.

— Ты, оказывается, тоже ешь? — уставилась она на Аню. — Уподобилась простым смертным?

Мне сказали вести себя уважительно, а из этой только желчь прёт.

Но я по своей натуре спокойней удава, поэтому хотел сказать что-то нейтральное про то, что Ане теперь доступно всё богатство вкуса, но во-первых притормаживал от недосыпа, во-вторых словил затяжной зевок.

— Что за свинское отношение? — раздался лёд сбоку. Оттуда, где только что сидела Аня.

Зевок застрял на середине.

Она преобразилась, глаза холодные, лицо — безжизненная маска.

— Я перед тобой не отчитываюсь, — она бросила на меня взгляд и на мгновение сердце замерло от тона. Я не сразу сообразил, что фраза предназначалась не мне. — Макс, прости за то, что здесь увидишь, но кажется кто-то что-то забыл и нужно об этом напомнить.

Она встала, прошла к Маше, вырвала у неё сигарету из рук, кинула в умывальник. Аня была ниже её больше чем на голову, казалась очень хрупкой. Маша подалась чуть назад, отступая упёрлась в плиту, обожгла себе спину о горячую кастрюлю и дёрнулась — отступать дальше было некуда. Она кривилась от боли, но не сказала ни слова.

— Тебе напомнить, почему ты ещё жива?

— И-извини, это была шутка, просто шутка, — показала она пустые поднятые руки, кривясь от боли.

Аня её боль, видимо, не замечала. Я вжался в стул и делал вид, что меня вообще здесь нет.

— Почему ты ещё жива? — полушёпотом произнесла Аня.

— Ань, не кипятись. Спокойно, присядь. Не закатывай истерик при парне.

На эту фразу Аня метнула такой взгляд, что мне захотелось обратно в деревню к маме.

— Ты поняла сама, что делала только что, или мне объяснить? — упёрла Аня руки в бока.