— Кто она?

— Кассандра? Она моя родственница, двоюродная тётя. У нас общий дедушка. Давай разговоры потом, я немного, — она зевнула и поёжилась, словно от холода, — напрягаюсь, одновременно колдовать и разговаривать.

Она бродила от одного места к другому и становилась всё бледнее. Трупы исчезали, как и кровь. Ощущение складывалось, что лес превращался в могилу. Внешне ничего не менялось, но из леса с каждым новым жестом Ани уходила сама жизнь. На предпоследнем у Ани пошла кровь из носа. Она размазала её по бороде, пытаясь вытереть. На мой вопрошающий взгляд заявила мне, что всё в порядке.

Ну в порядке, значит в порядке. Я играл с пацанами в настолки, в том числе про всяких там ведьм и колдуний и был знаком с понятием маны. Если в реальности есть хоть что-то, что описано в настолках, то сейчас она колдовала за счёт своей жизни.

А значит перестанет быть бессмертной и за два дня превратится в старуху.

А если она лишится своих сил после секса со мной, перестанет ли она быть бессмертной?

На последнем трупе она ахнула и упала на колени.

Я подбежал к ней, взял под руки.

— Я не смогу тебя тащить, я не такой сильный, — пожаловался я. — Разве что на загривке. Сколько ты весишь?

— Это неважно, — надулась она и покраснела.

— У тебя ж модельная внешность!

Она подняла майку и показала мне жирок на животе.

— Давай на эту тему пока тоже не говорить, — буркнула Аня и медленно, опираясь на меня, пошагала вперёд. — В этом мире очень медленно силы восполняются.

— Почему ты всегда говоришь про «этот мир»? Будто бы есть другой. Ты из прошлого? Ты наёмная убийца?

Она засмущалась.

— Ты действительно хочешь знать? Не рано ли?

— Аня, — нежно произнёс я и она заулыбалась, пытаясь идти ровно. Кровь унялась, но выглядела она теперь жутковато. Я остановился, достал салфетку, намочил водой из бутылки, принялся медленно вытирать ей лицо от крови. — Я видел, как ты насадила живого человека на пилон, и я всё ещё с тобой. Разве что-то может быть более шокирующим?

Аня засомневалась и я видел по её лицу, что, видимо, может.

Я умыл её и мы пошли дальше. В неловком молчании. Мы шли к станции, медленно, но неуклонно. Аня не говорила, а лишь пыталась оставаться в сознании, переставляя ноги. Такой едва живой я её не видел никогда. Даже от пулевого ранения она отошла мгновенно.

На станцию мы шли бесконечно долго и дошли уже тогда, когда солнце поднялось чуть ли не в зенит. Уже сидя на лавочке в ожидании электрички, Аня посмотрела на меня с опаской. Она теребила руками низ своей майки:

— Аннабель Криг меня зовут. И я не из этого мира. Я из далёкого Олдвинда, ты о таком не слышал даже. Тот мир не просто мой дом. Тот мир… Я за него отвечаю.

— Почему?

— Знаешь, как меня прозвали на родине?

Я покачал головой. Наверное и не хотел знать.

— Аннабель Лютая. О великая Адельгейда, какие зверства я вытворяла! — она закрыла лицо руками. — Нет, мне не стыдно перед собой. У меня вообще не осталось ничего: ни стыда, ни страха, ни сожаления. Мне так казалось. Потому что если что-то касается меня — это неважно. Понимаешь?

Я слышал уже это всё, сидя связанным в машине, когда она говорила о том же самом с Игорем. О том, что даже справедливость — пустые слова. Я покачал головой, говоря правду — нет, я не понимал, как весь жизненный коктейль вдруг стал неважен.

— Да, я так и знала, что не поймёшь. Может быть, когда-нибудь… Впрочем вот это действительно важно. Знаешь, что важно? — Она не дала мне ответить, разрывая край майки голыми руками от нервов. — Ты важен!

— Потому что меня можно целовать и обнимать? — переспросил я.

— Да, — улыбнулась она и побагровела, а после опустила глаза. — И нет. Не поэтому. Не только поэтому. Это всё внешнее, физическое. Оно важно, но это не вся картина. Не твои… — она закрыла лицо руками, — не твои нежные руки важны, а ты сам. Не кусок мяса, на который Аннабель Лютая и не взглянула бы, а ты — целиком. Понимаешь? А моего здесь нет, его не осталось. Оно всё неважно.

— Я скажу честно, — признался я и она замерла, подсматривая на меня через растопыренные пальцы. — Я ни черта не понимаю, но очень сильно тебя люблю. Я лопух, да?

Она убрала руки от лица, похлопала большими тёмными глазами и расплакалась.

— Мирта была права, Мирта во всём была права, — шептала она мне на ухо, осыпая поцелуями. Она едва держалась в сознании. — Почему? Зачем? Всё это было… Его и не было вообще! Одна сплошная ложь. А я люблю лжецов только за одну единственную вещь…

Она шептала что-то, не умолкая. Потом мы заползли в электричку, совершенно свободную в воскресное утро по направлению к Миску. Аня сняла обувь, пыталась уместиться на лавочке, задирая ноги выше головы и упираясь головой мне в колено.