Вечером она пробралась в рощу эвкалиптов. Удаляясь от горящих окон дома, девочка заметила, что среди сумерек и листвы стоит человек. Он был неестественно огромного роста. Подойдя ближе, она увидела, что это повешенный гаитянин.

На рассвете она как-то прокралась в кузов машины продавца крабов. Бедняга перепугался, но посчитал ее появление под брезентом знаком судьбы.

Камила сказала, что готова показать свое колдовство, и я пошел следом за ней в переулок. Снова лестницы ветвились и разбегались, их ступени разваливались в корнях цветущих акаций. Повсюду зажглись фонари, над нашими головами сплетались провода и телефонные кабели. Мы вышли на широкую улицу, ведущую к морю. В порту плыли огни. К нам вновь стали приближаться звуки барабанов и труб. Камила вдруг обернулась ко мне:

– Когда находишься рядом с тобой, – Камила взяла мою ладонь и прижала к низу живота, – возникает это чувство, оно тянет и поет, но иногда от него цепенеешь. Ты не знаешь об этом, потому что совсем не живешь телом.

Я спросил у Камилы, что означает жить телом.

– У тебя все концентрируется либо в голове, – она ткнула меня пальцем в лоб, – либо в твоем дружке, перетекает, как в песочных часах.

Мы побежали рука об руку вниз по улице и догнали толпу, танцующую и бьющую в барабаны. Мы присоединились к ним, и ритм овладел нами. Мы были среди людей, но оставались вдвоем, не думая ни о чем, просто кидая тела навстречу ударам по мембранам из коровьих шкур, до предела, тяжело дыша, но через минуту обнаруживая, что есть силы танцевать еще и еще.

Камила, вся вспотевшая, обняла мою шею руками. Ее грудь заходилась от глубокого дыхания. Ее черные, с синим блеском волосы пахли горелым маслом и сажей. Она взяла меня за руку, проведя сквозь толпу, и мы шагнули в какую-то дверь, оказавшись в полной темноте.

Постепенно мои глаза привыкли. Коридор петлял, и барабаны удалялись, пока совсем не затихли. Я почувствовал беспокойство, но Камила продолжала вести меня за собой.

Мы проникли во внутренний двор, посередине которого помещался круг едва тлеющих углей. Камила усадила меня возле очага, а сама раздула угли.

Девушка водила кочергой, то ли случайно, то ли намеренно рисуя ею узоры, напоминающие змеиную кожу. Затем она сломала сухую щепку и дала мне понюхать древесину на сломе. Я узнал запах эвкалипта.

Камила стянула платье через голову, оставшись полностью голой, и велела мне снять одежду. Она взяла в руки длинную курительную трубку и, подобрав маленький уголек щипцами, поднесла его к чашечке и раскурила ее. Камила задержала дым во рту и медленно выпустила, а потом передала трубку мне.

Дым был горячим и горьким, и я сразу закашлял. Она потребовала закрыть глаза. Я слышал ее шепот, словно она говорила над самым ухом. Что-то вспыхнуло в голове, и, с закрытыми веками, слова, которые шептала Камила, виделись мне тающими в воздухе, будто петлями дыма. Я не понимал, что она говорит. Возможно, это был креольский.

Я увидел девушку с розовыми волосами. Она сидела в ванне, и с ней мужчина с раскосыми глазами, похожий на моего отца. Оба они кричали, девушка отбирала у него бутылку. Я видел, как этот мужчина наматывает ее мокрые волосы на гвоздь в стене. И в доме был кто-то еще, со страшной улыбкой и когтями. Меня стошнило.

Через мгновение я понял, что меня переворачивают лицом вверх. В теле была такая усталость, что нельзя пошевелиться. Я думал, что умираю, после чего ощутил, как мне прямо в рот льют холодную воду, и закашлял, но Камила крепко держала мою голову, пока не исчез горелый привкус. И тут я сообразил, что моя голова лежит на ее бедрах, в руке Камилы железный чайник, а в небе горят звезды. Я не знал, сколько прошло времени.

Камила склонилась надо мной, и ее язык проник в мой рот. Это сразу же привело меня в чувство. Камила с улыбкой оттолкнула меня.

– Теперь ты понимаешь, зачем была нужна вода.

Камила попросила меня подняться. Она сказала, и на этот раз серьезным тоном, что я, если захочу, могу прекратить то, что видел, но тогда придется курить. Я вспомнил сцену в ванной и всем сердцем пожелал, чтобы этот мужчина никогда не появлялся в ее доме.

Она снова раскурила трубку и снова тонкой струйкой выпустила дым изо рта. Следом за этим протянула трубку мне. Я вдохнул на этот раз небольшое количество дыма, и, повторяя за Камилой, медленно выпустил его.

Ее тело с круглым животом было освещено углями и казалось медным. Я смотрел на лицо Камилы и видел, как от ее головы к моей тянется едва различимый шлейф из света, как будто в облаке дыма горело множество песчинок. Она выглядела другой женщиной, сильно старше своих лет.

Камила медленно подползла ко мне и принялась облизывать мой след от укуса. Только теперь я увидел, что ее черное тело покрыто то ли ожогами, то ли шрамами, но я стал целовать ее грудь, и она шепотом спросила, хорошо ли мне.

В следующее мгновение все потемнело, и я потерял сознание.

Я сидел между Дианой и водителем грузовика, и они разговаривали друг с другом, будто меня там не было. Иногда я смотрел на лицо водителя, его желтые глаза становились прозрачными, пока солнце поднималось над дорогой. А когда мы останавливались и Диана, задирая юбку, заходила за грузовик, чтобы намочить колесо, я разглядывал застрявших в решетке радиатора стрекоз.

Мне поручили заваривать зеленый огонь, и я передавал чашку то Диане, то водителю, а когда не был занят этим, смотрел в окно, ища оправдание всему путешествию в белых треугольниках на горизонте.