Шрифт:
– Как мама? – прищурив черные пронзительные глаза, поинтересовался Вячеслав Львович, заинтересованно-оценивающе разглядывая так неожиданно преобразившуюся в юную красотку девчушку-сорванца с наивными глазками и светлыми, ангельскими кудряшками. – Давно не виделись, Алисочка, – все дела, дела. Ты очень изменилась… повзрослела. На улице встретил, не узнал бы… Ну, разве что глаза…
– Выросла… – с какой-то скрытой печалью тихо произнесла Алиса, надела рюкзачок и тут же, тряхнув кудрями, продолжила тараторить: – С мамулечкой все хорошо, они с Пал Палычем отдыхать улетели на какие-то острова в океане. А в следующем месяце все, наверно, полетим в Испанию – я там ни разу не была… Там говорят очень красиво, вот только коррида… Жуть какая! Изуверство и варварство! Лично я буду за быка болеть! Торо! Тореро! Ой, а если бык победит?! Жалко тореадора… Не, не, не – не пойду на корриду! А вот что там мелкому с нами делать? Не понимаю! Он все равно еще ничего не соображает ни в красоте, ни в архитектуре, ни в корриде.
– Слышал, слышал о вашем прибавлении в семье… И у меня сын! – похвалился Бурмистров.
– Я знаю, Виктор Михайлович мне написал. Лев – очень красивое имя! Поздравляю!
– Спасибо, Алисочка… Как время летит! Не успеешь оглянуться сыновья уже в школу пойдут… а там и свадьба не за горами… – задумчиво поглаживая тонкую азиатскую бородку, вздохнул Бурмистров. – Ты вот совсем взрослая стала за три то года. Просто красавица… Вот это сюрприз будет нашему Лаврентию!
Лифт замедлил движение.
– Кире Дмитриевне передай огромное спасибо… – приоткрыв рот и не шевеля губами тихо, только для Алисы, произнес Виктор, быстро перегруппировываясь для выхода из лифта.
Алиса кивнула.
Второй телохранитель взял у Бурмистрова кейс с важными документами (на этаже «охраняемый объект» охранял один телохранитель, второй отвечал за документацию), Виктор встал перед «объектом охранения».
– Идем к Лаврентию, – предупредил его Вячеслав Львович.
Виктор слегка кивнул и что-то так же тихо и не шевеля губами сказал в микрофончик на левом ухе.
Лифт остановился, все вышли.
Второй телохранитель пошел с кейсом направо в кабинет директора банка, а Вячеслав Львович с Виктором, а за ними и гостьи, пошли в другую сторону налево к кабинету «директора юридического департамента» Лаврентию Павловичу Ленскому.
– Лаврентий! Принимай гостей! – распахивая дверь кабинета, громко произнес Вячеслав Львович, наслаждаясь произведенным эффектом.
13
Эффект, и правда, получился «сногсшибательным»!
Сидя в просторном, рабочем кабинете за огромным ультрамодным, прозрачным столом, Лаврентий Павлович Ленский, который уже час «вычитывал» документы и не мог никак вникнуть в их содержание… С самого утра день не задался: кофе «сбежал», любимый галстук потерялся, все три лифта долго не вызывались, в пробке стояли двадцать минут, и он никак не мог унять раздражение и сосредоточиться на работе.
Поэтому, услышав голос «начальника и друга», он недовольно оторвался от документов и хотел, как всегда, сказать что-нибудь колкое и обидное, но, подняв лицо от документов, замер с открытым ртом, не веря своим глазам: перед ним, неизвестно откуда, возникло виденье юной, голубоглазой, светлоликой «богини», умением которой видеть прекрасное и необычное в простых вещах, запечатленное в ее фотографиях, он восхищался; перед явным талантом и здоровым эгоизмом которой, преклонялся; неуемной энергией которой и желанием помочь всем, искренне удивлялся; и безразличию которой, к внешней оболочки человека (в первую очередь к его неординарной внешности), поражался. Перед ним стояла его неподражаемая «богиня», возведенная им на недосягаемый для других женщин пьедестал, достойная его поклонения и обожания.
Ко всему этому обожанию и восхищению тридцативосьмилетний Лаврентий, конечно же, относился с долей шутливой иронии, но, как известно, в каждой шутке есть доля правды…
Как ни странно, но Алиса была единственная «женщина» в его окружении, не среагировавшая на его внешность… Никак! Ну, то есть абсолютно – никак! Ни единым взглядом, ни единым жестом, ни единым вздохом, ни жалости, ни ужаса, ни удивления – полоснула по его сердцу ледяной голубизной своих глаз, холодной и равнодушной, как опасная и безжалостная сталь клинка, и, приложив руки к своему бесчувственному сердцу, с детской непосредственностью пообещала: «я ваша навеки». И не важно, что она была еще длинноногой худышкой-подростком, и что говорила она в шутку словами из какого-то мультика, и что благодарность ее была за кусочек восхитительного торта, главное для него было то, что рядом с ней он впервые в жизни почувствовал себя настоящим, полноценным мужчиной. Мужчиной, которого благодарят, которому обещают и которого никак не выделяют, а ставят в один ряд со всеми остальными мужчинами планеты.
Поэтому, глядя с нескрываемым восхищением на неожиданно материализовавшийся «объект своего обожания», представший перед ним в новом, преобразившемся облике с сияющими, голубыми глазами на повзрослевшем, но все еще по-детски милом, личике, Лаврентий, пытаясь унять участившиеся удары сердца, замер на несколько секунд, все еще не веря в чудо, машинально поправил маленькой ручкой длинные, пшеничного цвета волосы и, расплываясь довольной улыбкой, как Чеширский кот, резво соскочил со стула, и, смешно семеня короткими ножками, побежал к Алисе.
– Здравствуйте, Лаврентий Палыч, – наклоняясь, с радостной улыбкой приобняла она подбежавшего к ней карлика. – Уделите нам с Таис минутку своего драгоценного времени.
А он так растерялся из-за ее неожиданного появления, от ее радостного голоса и ее искренних объятий, что не мог вымолвить ни слова, хорошо зная, что его голос, такой покоряюще-волнующий и с таким трудом поставленный очень дорогими преподавателями по вокалу, на нее совершенно не действовал. И только заметив ироничный взгляд и едва сдерживаемую улыбку стоящего в кабинете Бурмистрова, Лаврентию удалось, наконец, взять себя в руки, притушить восхищение в своих горящих глазах и заговорить голосом, вызывающим восхищение у всех женщин на свете… ну, почти у всех женщин.