Лишив духовенство хотя бы части его колоссальных владений, приобретенных благодаря человеческой доверчивости; ограничив или даже уничтожив полностью его влияние на государственную власть; отняв у него все льготы и привилегии, все иллюзорные и опасные права; заставив, наконец, служителей церкви стать хотя бы только просто спокойными и послушными подданными,- государи смогут когда-нибудь помочь народу, вернуть людям мужество, возродить их энергию, пробудить к жизни таланты, разум и тем самым приобрести благонадежных и верных граждан. До тех же пор, пока в государстве останется двоевластие, обе власти будут неизбежно находиться.) в состоянии непрекращающейся войны; та власть, на стороне которой окажется божественный промысел, всегда будет, конечно, одерживать верх над властью человеческой. Если же и та и другая власть станет претендовать на божественное происхождение, народы будут окончательно деморализованы, подданные разделятся на два лагеря; и тем страшнее будет гражданская война, и даже голова самого государя вряд ли удержится на плечах в борьбе с многоголовой церковной гидрой. Змеи Аарона поглотят в конце концов змей фараоновых магов (1).

Вы спросите меня, сударыня, какими же средствами смог бы просвещенный государь ограничить непокорных священников, которые издавна владеют умами народов и умеют безнаказанно расправляться с самими государями. Я отвечу вам, что, несмотря на неусыпные заботы и всемерные старания церкви, народы неуклонно стремятся к просвещению; люди чувствуют себя усталыми от непосильного ига, которое они так долго терпели только потому, что искренне верили в то, что это иго возложено на них богом и что оно необходимо для их же счастья. Заблуждения не могут продолжаться вечно; они исчезают с приближением истины. Наши священники прекрасно это сознают, их бесконечные разглагольствования против всех, стремящихся к просвещению человечества, представляют неопровержимые доказательства страха и опасений, что их замыслы будут рано или поздно разоблачены. Они боятся проницательного ока философии, они опасаются царства разума, который не терпит ни анархии, ни мятежей. Поэтому государям не подобает разделять эти страхи и превращать себя в орудие церковной мести; государи вредят самим себе, поддерживая своих крамольных соперников, которые во все времена были истинными врагами светской власти и нарушителями общественного спокойствия; когда государи объединяют свои интересы с интересами духовенства и препятствуют освобождению народов от их заблуждений, они заключают союз с собственными же врагами.

Правители народов более чем кто-либо другой заинтересованы в прогрессе человеческого разума и в уничтожении лжи, жертвами которой в первую очередь всегда оказывались они сами. Если бы люди не становились мало-помалу более просвещенными, государи, как и в былые времена, все еще находились бы во власти римского папы, который мог бы по собственному капризу поднять в стране мятеж, взбунтовать население против государя и, может быть, даже лишить его трона и жизни. Если бы человеческий разум хотя и незаметно, но все же неуклонно не вступал в свои права, короли и по сей день еще управляли бы шумливой, беспорядочной толпой невежественных и набожных подданных, готовых к возмущению по первому знаку какого-нибудь фанатического священника или изувера-монаха.

Вы видите, сударыня, насколько люди, мыслящие сами и научающие мыслить других, полезнее государям, чем душители разума и палачи свободы мысли; вы видите, что истинные друзья государственной власти - те, кто способствует народному просвещению. Вы понимаете, что, изгоняя разум, преследуя философию, правительство приносит в жертву свои самые драгоценные интересы в угоду мятежному духовенству, тщеславие и алчность, которого ненасытны, гордыня которого не позволяет ему подчиниться светской власти, долженствующей, по его мнению, склониться перед властью церковной.

Нет ни одного священника, который не почитал бы себя стоящим выше государя. Церковь не раз заявляла столь тщеславные претензии: священники всегда приходят в неистовство, когда их хотят подчинить светской власти; они считают государя профаном и обвиняют в тирании, когда их хотят поставить на свое место; каждый священник во все времена считал свою особу священной и облеченной правами свыше; не совершая кощунства, не оскорбляя самого бога, никто не смел поднять руку на имущества, привилегии, льготы духовенства, присвоенные им благодаря невежеству и доверчивости народа. Каждый раз, как светские власти пытались ограничить эти ставшие в руках духовенства священными и неприкосновенными прерогативы, начинались беспорядки; церковь пыталась поднять народ против государя; последнего объявляли тираном, потому что он имел дерзость напомнить духовенству о законе, искоренить злоупотребления церкви и лишить ее возможности вредить стране. Правительство кажется священникам законным только тогда, когда оно уничтожает их врагов, и они находят его невыносимым, как только его действия сообразуются с разумом и интересами народов.

Священники, в сущности, самые дурные люди и самые неблагонадежные подданные; и нужно было бы чудо, чтобы сделать их иными; они во всех странах как баловни в семье. Они надменны, потому что считают себя посланцами и миссионерами самого бога. Они неблагодарны, потому что уверяют, будто только богу обязаны за все те благодеяния, которыми их осыпают государи и народ. Они дерзки, потому что много веков пользуются полной безнаказанностью. Они мятежны и коварны, потому что им всегда хочется играть главную роль. Они - спорщики и смутьяны, потому что никогда не сговорятся по поводу толкования тех мнимых истин, которые преподают людям. Они подозрительны, недоверчивы и жестоки, так как великолепно сознают, что у них есть все основания опасаться, что рано или поздно их преступления будут раскрыты. Они - исконные враги истины, так как предчувствуют, что истина опрокинет все их претензии. Они неумолимы в мести, потому что им опасно прощать людей, стремящихся поколебать их доктрины, несостоятельность которых им прекрасно известна. Они лицемерны, потому что большинство их слишком умно, чтобы поверить в фантазии, проповедуемые имя людям. Они упорны в своих заблуждениях, потому что суетны, а к тому же им было бы и опасно отказываться от учения, авторство которого они приписывают богу. Мы часто встречаем священников разнузданных и безнравственных, потому что праздность, изнеженность и роскошь развращают их. Впрочем, иногда мы видим среди священников аскетов, ведущих строгую жизнь, когда они считают этот способ наилучшим, чтобы завоевать авторитет и достигнуть своих тщеславных целей. Если они вероломны и лукавы - они очень опасны; если они глупы и фанатичны - они еще страшнее. И, наконец, они почти всегда бунтовщики и крамольники, потому что, облеченные божественной властью, отказываются снизойти до подчинения власти человеческой.

Вот, сударыня, верное изображение могущественной организации, ради которой правительства с давних времен жертвовали всеми прочими людьми. Вот граждане, извлекающие богатейшие прибыли из суеверия,- те, перед кем на глазах народа преклоняются земные государи; вот люди, которым они доверяют, которых считают опорой своей власти, которых почитают необходимыми для счастья и прочности своего государства. Предоставляю вам судить о полноте сходства; более чем кто-либо другой вы имеете возможность наблюдать интриги духовенства и его поведение, слушать проповеди священников; и вы, конечно, согласитесь со мной, что его постоянная цель заключается в обольщении государей, чтобы поработить народы и управлять ими.

В угоду этим опасным людям государи считают нужным вмешиваться в богословские распри, становясь на сторону тех священников, которые сумели к ним подольститься, преследовать непокорных, выносить жестокие приговоры защитникам разума и изгонять просвещение, нанося злейший ущерб собственной власти. Поэтому священники вопят о кощунстве, когда государи пытаются вмешиваться в их дела, стремясь подчинить их разумным законам; поэтому они поносят тех же государей, называя их безбожниками, когда последние отказываются бороться с врагами церкви и обнаруживают полнейшее и законное равнодушие к церковным распрям.