– Бонна очень любит Марлен, - согласилась Надин, - и очень беспокоится за неё… - тут она замолчала и совсем смутилась.

– Беспокоится, потому что я появилась рядом? – мягко поинтересовалась я. – Вы тоже считаете, что я могу навредить девочке?

– Нет, что вы, - Надин испуганно вскинула на меня глаза. – Я уверена, что у вас только добрые побуждения…

– Но?.. – подсказала я, потому что она опять замолчала.

– У нас совсем другой город, не как столица, - Надин заговорила вдруг ровно и без запинки, словно читала книгу. – Эта земля слишком сурова, чтобы дарить радость. Здесь надо выживать, быть сильным и уповать на волю небес. Наша жизнь нелегка, и нам некогда веселиться. А вы… вы пришли из другого мира. Вы не знаете что такое нужда, холод, голод. Вы привыкли жить легко, поэтому везде видите только хорошее. Но жизнь – она гораздо сложнее, поэтому нельзя относиться к ней легкомысленно.

– Что за странные рассуждения, - я не удержалась и передёрнула плечами. – Смех и радость для того и даны небесами, чтобы мы не унывали и становились сильнее перед жизненными трудностями. И вы не знаете моей жизни, чтобы говорить обо мне такое. Уверяю, мне известно о трудностях не понаслышке.

– Простите, - сказала она искренне, - но по вам видно, что вы далеки от нас.

– Ох уж эти красные сапоги! – я картинно схватилась за сердце.

Марлен хихикнула, и Надин засмеялась вместе с ней – сначала тихо и несмело, потом громче.

– Что за веселье? – раздался вдруг строгий голос госпожи Броссар, и она сама появилась в гостиной, снимая на ходу перчатки. – Барышня Ботэ пожаловала? – она смерила меня взглядом от макушки до кончиков моих сапог. – Заметно. Сразу – хохот до потолка.

– Они ищут тамбурин, - виновато сказала Надин, вставая, чтобы принять шубу у госпожи Броссар. – Ты знаешь? Барышня Ботэ хочет составить оркестр. Дайана, Ринальдина и Тереза тоже…

– Не сомневаюсь, что это была идея барышни Ботэ, - перебила её госпожа Броссар, почти слово в слово повторив фразу, брошенную милордом Огрестом. – Какие идеи посетят вас завтра? Устроите пляски на главной площади?

– Давайте не будем торопить события, - сказала я миролюбиво. – Наступит завтрашний день – тогда и подумаем о нём. А пока – угоститесь тортиком? Я испекла его именно для вас. Это «Винартерта», его ещё называют «Полосатая леди». Очень вкусно, - я развернула блюдо с тортом, чтобы госпоже Броссар лучше были видны чёрно-белые слои.

– Да, очень вкусно, - поддержала меня Надин. – Попробуй, Бонна.

Но с госпожой Броссар творилось что-то непонятное. Она побледнела, как полотно, и схватилась за сердце, но это было совсем не дурачество. Надин уронила шубу и бросилась к сестре, поддержав её, потому что она пошатнулась.

– Что с тобой? – Надин усадила сестру на стул, тревожно заглядывая ей в лицо. – Тебе нехорошо?

Госпожа Броссар не ответила. Она смотрела на торт, не отрываясь, и по её щекам текли слёзы. Настоящие слёзы.

И то, что вот этот сухарь плакал, как живой человек – это было удивительно. Но ещё удивительнее, что госпожа Броссар плакала из-за торта. Чем ей торт-то не угодил?

– Я принесу воды, - сказала Надин, но тут её «милая» бонна перевела взгляд на меня.

– Дерзкая, наглая девчонка!
– воскликнула она, и в её голосе послышались истерические нотки. – Как вы смеете… как смеете!..

– Успокойся, - уговаривала её Надин, и было видно, что ей неловко передо мной. – Пойдём, я провожу тебя в твою комнату.

Но сестра только отмахнулась.

– Вы сделали это нарочно! – теперь она говорила на повышенных тонах, тыча в мою сторону пальцем. – Вы всё делаете мне назло! Вы как блоха – постоянно кусаете исподтишка.

– Мадам… то есть, мадемуазель, – предостерегающе сказала я, но разозлила госпожу Броссар ещё больше.

– Нахалка! – оглушительно взвизгнула она. – Смутьянка! Ведьма!..

Марлен уронила корзинку, и разноцветные клубочки раскатились по всей комнате, а в следующую секунду госпожа Броссар лишилась чувств. Она свалилась бы со стула, но Надин удержала её, обняв за плечи.

– Что с ней?! – воскликнула Надин в ужасе.

– Надо уложить её, - я бросилась помогать, и мы в четыре руки перетащили госпожу Броссар на диванчик, подсунув под голову и ноги подушки.

Марлен сидела неподвижно, сгорбившись, как каменный садовый гномик, и я поспешила погладить её по голове:

– Всё, хорошо, - заверила я девочку, - ничего не бойся.

Надин принесла воды и теперь брызгала сестре в лицо, а я подобрала раскатившиеся клубки. Госпожа Броссар слабо застонала, но не открыла глаза. Надин распустила вязки её чепца, и из-под кружевных оборок показались красивые тёмно-русые волосы, заплетённые в косы и закреплённые серебряными шпильками.

Это поразило меня, и я невольно произнесла:

– Она ведь совсем не старая…

– Нет, - тихо ответила Надин, растирая ладони госпожи Броссар. – В этом году ей исполнилось тридцать семь. Нашей матери было столько же, когда ударил Большой холод.