– Простите!
– сказал он пылко и поцеловал ей руку.

– Кайтесь, кайтесь!
– улыбнулась она.
– Вам это полезно!..

Он склонил почтительно голову. И быстро заговорил о том, что, наверное, начнет писать роман в прозе - из русской истории, поедет собирать материалы на Урал - а там, перевалив через Уральский хребет, доберется и до них.

– Не стоит! Не мечтайте! Там во всяком случае - я вас видеть не хочу!..
– сказано было легко и безапелляционно. Характер матери!

Он опустил глаза, пытаясь вновь увидеть те детские ноги на берегу. Узкие и беззащитные. Теперь скрытые длинным платьем.

Что она танцевала тогда, на берегу? Танец судьбы?.. Кровинка заката на бледной детской шее, где каждая жилка бьется - таким торжеством жизни!..

...Дня через три-четыре он покинул Юрзуф, принял предложение генерала сопровождать его в поездке через горы, верхом - через Крымский хребет: генерал путешествовал с младшим сыном. Старший сын не составил им компании. Во-первых, у него были больные ноги, а во-вторых... Являл откровенный скепсис к столь романтическому путешествию.

Александр согласился с охотою... В молодости мы не сознаем, что теряем - в уверенности, что новые впечатления легко заменят нам прежние. Так было - так будет! Они взяли коней и отправились. С А.И. он простился, оба пробормотали что-то про грядущую встречу, зная прекрасно, что она не состоится. Мария проводила их спокойно и как бы безучастно.

Глаза ее, как часто прежде - смотрели куда-то в сторону - и Бог знает, что еще хотели высмотреть там...

"Я помню море пред грозою / Как я завидовал волнам / Бегущим бурной чередою / С любовью лечь к ее ногам..."

Так возникло имя Мария - в его жизни. Скорей, титул, знак... А как явилось имя Татьяна - он не мог вспомнить.

Схолия

1) Говорить о "южной ссылке" Пушкина - как-то зазорно - нам, ведавшим иные судьбы поэтов в ином веке. Речь шла лишь о переводе по службе в одну из южных губерний тем же чином. (Чин был небольшой.) Канцелярия Инзова находилась в те дни в Екатеринославе, но когда путешествие с Раевскими кончалось - Александру пришлось догонять ее уже в Кишиневе: Инзова за это время перевели с повышением, сделав наместником Бессарабии.

2) Про Анну Ивановну, фактически члена семьи Раевских, ничего не известно. Есть сведения, что она была крестницей Раевского-старшего. Никто не знает даже фамилии. Только повторяют, что она была татарка.

3) Читатель, может, примет за недостаток воображения, то, что автор дважды, в разных обстоятельствах (и с разными персонажами) рисует сцену игры с волнами. Но... "такое бегание наперегонки с волнами было в ту пору модным развлечением" - Набоков.
– Он даже находит подтверждения тому у Шатобриана.
– Известно, что однажды в Одессе, во время такой игры на берегу, Пушкина и двух его сопутниц - Вяземскую и Воронцову порядком окатило волнами. Пришлось срочно ехать домой. У. Фолкнер говорил, что весь роман его "Шум и ярость", который он считал одним из главных - своей "лучшей неудачей" родился из видения маленькой девочки - Кэдди, которая забралась на дерево посмотреть на то, что творится в доме... а "мальчишки и негры" (так у Фолкнера) стоят внизу и глядят на ее запачканные снизу штанишки. Считаю сцену на берегу - строфу ХХХIII Первой главы "Онегина": "Я помню море пред грозою..." неким ключом к роману. Может, это вообще была первая строфа, которая возникла у автора. Что касается "поисков реальной женщины, к которой подошел бы этот хрустальный башмачок /.../ достаточно пылкую поддержку имеют по меньшей мере четыре "прототипа". Начав с "наиболее правдоподобной кандидатки - Марии Раевской", Набоков почему-то в итоге склоняется к тому, что "одна из ножек принадлежит Екатерине Раевской, а другая - Елизавете Воронцовой". Кстати, поздние воспоминанья самой Марии Николаевны Волконской (Раевской) об этом эпизоде так же не точны и по месту действия, и по обстоятельствам! Чтоб вызвать те чувства, что явлены в стихах - сцена не могла происходить на людях, в толпе людей (где-то под Таганрогом, когда все высыпали из колясок, впервые увидев море). Для элегического переживания, наверно, требуется элегический натуральный ряд.

Письмо Адеркасу у меня, а я жив и здоров. Что у вас? потоп! ничто проклятому Петербургу! voila une belle ocassion a vos dames de faire bidet1. Жаль мне "Цветов" Дельвига; да надолго ли это его задержит в тине петербургской? Что погреба? признаюсь, и по них сердце болит. Не найдется ли между вами Ноя, для насаждения винограда? На святой Руси не штука ходить нагишом, а хамы смеются...

Прощай, душа моя, будь здоров и не напейся пьян, как тот после потопа.

NB. Я очень рад этому потопу, потому что зол"...

Он вряд ли стал бы так подсвистывать происшествию, если б сам был там и все видел... Но... он, и вправду, был зол. А наша неправота - как обратная сторона луны - то есть, нашей правоты. (Эта рыжая планета - вечно подсовывает нам метафорику!).

Для того, чтобы стать Онегиным - нужно убить в себе Ленского!..

В метельном феврале, когда истек срок траура в Тригорском - он впервые уснул в баньке на склоне в объятьях... Прасковьи Александровны Осиповой.

VIII

– Езжайте!
– говорил ему Александр Раевский на прощание - тоном, каким отпускают грехи.
– Вы увидите массу интересного. Бахчисарай, "Фонтан слез"... (И улыбался загадочно.) Там есть гробница любимой ханской наложницы... Дилары-Бик, Бич... что-то в этом роде. Эти восточные имена!.. (Поморщился.) Говорят, она была европеянкой и христианкой. Еще некий фонтан засохший и вроде ей посвященный.

Интересно... Что сказал бы Александр (Раевский), если б узнал - про ту сцену на берегу? Про чувство, вдруг вспыхнувшее к девочке? К его младшей сестре?..

Кстати - сколько ей лет? Хоть стукнуло уже четырнадцать?..

Мысли незаметно перебрались - с сестры на брата. Он только в пути понял, что рад был, хоть на время, расстаться с ним. Их дружба возникла почти сразу, на водах с чистого листа - почти без начала, с середины... Дружба с младых ногтей была его, может, единственной религией. А в дружбе нельзя не испытывать влияния. Ему нравилось просыпаться поутру, ощущая себя иным - от случайно вечером услышанной чьей-то фразы. "Только дураки не меняются..." - говорил он часто, а думал еще чаще. Он любил меняться. Он был пчелой, умевшей собирать свой мед с самых разных цветов. Протей? Ну, что ж... протей! Он не стеснялся - и, напротив, иногда гордился. Любил сбрасывать шкуру. Когда шкура менялась - он чувствовал, как в жилах тоже просыпается иная кровь. С Александром Раевским было другое... Раевский был власть. Какую он ощутил почти сразу - и не мог понять: радует его или страшит?.. С Раевским он стал узнавать себя другого, какого не знал раньше. И не был уверен, что этот другой нравится ему. Открывал в себе черты странные... Привыкший с ранней юности к похвалам и признанию друзей - он, оказывается, совершенно не мог перенести, когда ощущал неверие в него хоть в чем-то. И страдал почти физически. Готов был всячески доказывать свою состоятельность. Даже ценой унижения, даже заискиванием.