Шрифт:
— Арсеньева… — стискивает так крепко, что того и гляди захрустят мои несчастные косточки.
— Спи, все хорошо, — дернувшись влево, непроизвольно прикрываю глаза, когда он шумно тянет воздух, утыкаясь носом в изгиб моей шеи.
— Ты пахнешь раем, Арсеньева…
Господи, помоги мне!
Пахнешь раем!
— Эээто все температура, — поясняю сдавленным шепотом.
— Пустишь туда моих демонов?
У него явно горячка. Бредит.
— Пускай они поживут там.
— Спи… — все, что могу произнести в ответ.
— Впусти их, — повторяет настойчиво.
Вновь вспоминаю кладбище.
Как теперь избавиться от жутких картинок той ночи — не представляю. Так и вижу его там. Одного посреди могил.
Он ведь мог замерзнуть насмерть.
А его слова про Алису. Про дом…
Как же это страшно! Как больно!
«Ты и его хоронить без меня хотел? М? Чтобы как в прошлый… раз… крест увидел и все?»
Меня холодный пот прошибает. Я вдруг представила, что это случилось бы. Что ничего не подозревающий Ян мог прийти на кладбище и обнаружить рядом с сестрой…
Нет, даже думать об этом невыносимо.
— Ты теперь внутри навсегда, Отравила кровь мою вирусом, Но понятно было уже тогда Плюс на минус останется минусом. Не взрасти в пустыне цветам, Не пролиться дождю на сухую траву Там, где выжжено все дотла Ничего уже не найдут…Не дышу, пока слушаю незнакомые мне строчки. Кто написал их, не знаю. Головой понимаю, что Ян сейчас не совсем в себе, но ничего с собой поделать не могу.
— А еще… — давлю осторожно.
— М? — отзывается спросонья.
— Еще почитай что-нибудь, — тихонько выпрашиваю.
— Ммм… — мычит неопределенно.
— Черные простыни, бледная кожа Мы с этой девочкой так не похожи Грела костром зимнюю стужу Я ей зачем-то тогда был нужен Дикий, пустой, сплошные изъяны, Шрамы снаружи и внутри шрамы, Мертвый в душе, сердцем калека, Только лишь с ней был живым человеком.Потрясенно моргаю. Если я правильно понимаю, то…
— Расскажи мне еще что-нибудь, Ян, я хочу послушать, — бесшумно глотаю слезы и ласково перебираю пальцами мягкие завитушки. — Пожалуйста… Давай.
На мои уговоры поддается не сразу. Но все же…
— Двое и ночь. Питера крыша… Стук ее сердца отчаянный слышу Падает снег, ложится на плечи, Жаль этот вечер с тобою не вечен. Трепет ресниц, и в глазах небо Память рисует, где бы я не был…Резко прерывается. Подозрительно долго молчит.
— Ян… — рискую потревожить.
— Арсеньева, ты… здесь, — выдыхает с облегчением и вслепую трогает мое лицо.
Проснулся, видимо.
Неожиданно и так жаль!
— Ты плачешь?
— Ннет, — отзываюсь задушенно.
— В чем дело? — спрашивает обеспокоенно.
— Все нормально, — стараюсь придать голосу безмятежность, но, учитывая мое пограничное состояние, выходит из рук вон плохо.
— Хочешь уйти?
Как же от этой фразы веет холодом!
— Я не знаю, — признаюсь абсолютно искренне.
Так больно мне внутри… Словно разорвалась граната.
— Ты мне нужна. Останься, — горячий шепот в самые губы. — Не трону. Обещаю. Слышишь… — его объятия вопреки словам становятся крепче.
Киваю.
В полутьме находим глаза друг друга. Так и лежим, боясь лишний раз шелохнуться… Кажется, что если совершим одно неверное движение, разобьемся окончательно вдребезги.
Не собрать. Не склеить.
Раскаленная тишина томит и бьет по нервам. Дышать все тяжелее. Кожа горит, а тело на его близость мелкой дрожью отзывается.
— Нет. Не могу, — издает вымученный вздох и подается вперед.
Замираю, когда прижимается к моим губам своими. Коротко. Осторожно. Целомудренно, но так отчаянно!
Легким не хватает воздуха. В солнечном сплетении разгорается нечто щемящее и разрушительное.
Печет. Саднит. Ноет.
Нехотя отстраняется. Перехватывает мою руку, опускает на свою шею, а затем ведет вниз по рельефу плеча к груди…
Теперь я физически могу ощутить, как сильно бьется за ребрами его сердце. Грохочет на разрыв, качает вскипевшую кровь на износ. Подобно моему собственному.