Теперь, похоже, настал его черед нервничать.

— У меня папа — смотритель кладбища, — нагло лгу. — Еду ему везу.

— Не-не-не, туда не поеду, моя хорошая. Манал я.

— Вы издеваетесь?

— Надо было сразу указывать, даже и не принял бы вызов, — машет рукой. — Зачем оно мне надо. Заманилово какое-то.

— Я доплачу, у меня есть деньги. Не станете же вы высаживать меня посреди незнакомого поселка?

— Это не мои проблемы. Закажешь оттуда еще одну машину.

Его разглагольствования прерывает рингтон моего телефона.

Опускаю взгляд.

Игорь Владимирович.

Один его звонок я сегодня уже проигнорировала ввиду того, что до сих пор на него обижена.

И все-таки нажимаю ответить.

— Дарин…

— Здравствуйте.

— Ян у тебя?

— Нет, но я рассчитываю его найти.

— И где ты? — спрашивает настороженно.

— Еду на кладбище.

— Сдурела? — начинает орать. — С кем?

— На такси.

Такой отборный мат слышу, что уши в трубочку сворачиваются.

— Какого дьявола, совсем сбрендила?

— Он там один. Один среди могил, понимаете? — кричу.

Какое-то время Абрамов-старший молчит.

— Скинь мне номер такси сообщением. Я неподалеку. Скоро буду, — и бросает трубку.

— Папа — смотритель кладбища, — произносит таксист с иронией. Видимо, подслушивал наш разговор.

— Отвезите меня туда, пожалуйста, — не то прошу, не то умоляю, вытирая ладонью слезы. — Мне надо парня забрать. Вот возьмите, сколько есть, — выгребаю из кошелька все до единой купюры и кладу на переднее сиденье.

— Да отвезу че, — спустя минуту обещает нехотя. — Парня забрать… Парень-то хоть не «того»? Живой?

О Господи…

Когда подъезжаем к воротам, в маленьком кирпичном домике сразу загорается свет.

— Спасибо! — благодарю водителя, открывая дверь.

— Ага, счастливо, блин, — летит мне вдогонку.

Выбравшись на улицу, непроизвольно поеживаясь, втягиваю шею.

Сегодня довольно холодно. Мороз бодрит, кусает за уши и щеки, и после теплого салона смена температур ощущается особенно резко.

— Доброе утро… — несусь к калитке, на бегу надевая шапку.

— Какое ж оно доброе. Разбудили меня. Что нужно? — недовольно ворчит дед.

— Скажите, пожалуйста, не приходил ли сюда парень вечером-ночью?

— Милочка, часы работы видим? — кивает на информационную табличку.

— У него сестра здесь похоронена. Не приходил? — кладу ладонь на обледеневшую перекладину калитки. — Я хочу его забрать. Скажите, он ведь здесь, да?

Не могу объяснить. Сердцем чувствую, что здесь. Оно всегда страшной аритмией заходится, когда он где-то поблизости.

— Я уж думал, никому до этого парня дела нет, — гремит цепями и замком. — Сколько лет работаю, постоянно сюда тридцать первого в ночь таскается. В прошлом году только пропустил.

Конечно пропустил. Он ведь в СИЗО был…

— Куда идти? — ступаю на территорию кладбища, достаю из кармана телефон и включаю режим фонарика.

— Прямо, вон до того резервуара. Там налево, — объясняет мне мужчина. — Это недалеко. И давай быстро. Устроили мне тут не пойми что.

— Извините.

— Иди, околел небось совсем. Часа три назад уходить отказался. Уже и ментами его пугал, да что толку…

Киваю и шагаю по нетронутому, скрипучему снегу. Подсвечиваю дорогу, а все равно от страха душа в пятки уходит.

Темно, зимой ведь поздно светлеет, и тишина такая, что аж в перепонках гудит.

По сторонам стараюсь не особо глядеть, а все равно картинка пугает до жути. Поникшие под весом снега ветви деревьев, кресты. Памятники с фотографиями. Так и кажется, что все эти люди прямо на меня молчаливо смотрят.

«Сколько лет работаю, постоянно сюда тридцать первого в ночь таскается. В прошлом году только пропустил».

Рома рассказывал мне об этой «традиции», но одно дело слушать и представлять, и совсем другое, ощутить и увидеть собственными глазами.

Аж дурно становится. Никогда не думала, что однажды посреди ночи окажусь на кладбище…

Останавливаюсь у бака, заданного в качестве ориентира. Выдыхаю, выпуская небольшое облако пара изо рта.

— Соберись, Даша, — саму себя уговариваю и жмурюсь от бьющих по лицу крупных снежинок. Колючих и царапающих.

Сворачиваю влево, как было сказано. Пробираюсь меж оград и всматриваюсь в темноту. Желудок от ужаса сводит.