ГЛАВА 27 (Габриэлла). СМЕСЬ ТРАВ

Сколько же прошло времени, а Дэннис так и не вернулся? «Что бы ни происходило, ты не должна во мне сомневаться». Но как долго я не увижу его даже сквозь преграду?..

Я задумчиво вожу пальцем вокруг куар-кода. Заживая, кожа на запястье зудит, но маленьких бутонов остаётся совсем немного, значит, скоро всё пройдёт.

Внезапно по телу растекается жидкий холод, сжимающий каждую клетку, вынуждающий меня оцепенеть и сдавленно дышать сквозь приоткрытые губы. Эхом отдаются тяжёлые шаги. Едва не кожей я чувствую, как опускается ручка под огромной ладонью. Дверь открывается, и, не в силах контролировать собственный взгляд, я поднимаю его к лицу, изувеченному шрамами.

Мучитель.

Как Дэннис мог оставить меня наедине с ним?..

Генерал Бронсон останавливается. Смотрит на меня пристально, но без привычного ехидства и презрения. Или мне так только кажется: без жутковатого оскала его лицо остаётся бесстрастным. Он не приближается, вообще не шевелится, но напряжённые мышцы готовятся к бегству, которое, даже решись я на него, потерпело бы провал. Я не выдерживаю его прямой, пригвождающий к земле взгляд и прячу собственный, чтобы не выдать страх, внимательно рассматриваю пол, напряжённо ожидая, что сделает Мучитель.

Проходит так много времени, что я начинаю задаваться вопросом, не ушёл ли генерал Бронсон, но потом раздаются шаги, скрипит ещё одна дверь — в мою комнату! — и голос раздаётся прямо надо мной:

— Надень на тебя даже лохмотья нелегалов, ты ни на секунду не станешь похожа на гражданку Тальпы. Тебя выдают глаза. И волосы. И взгляд. И…

Он замолкает, так и не договорив. Возможно, я и не хочу знать продолжение. Мой взгляд медленно поднимается от ног Мучителя в высокой тёмной обуви, которая на вид кажется неудобной и жёсткой, до его уродливого лица и злых глаз. Он молчит, как будто ожидая какого-то отклика, но я тоже не нарушаю тишину, и наконец генерал Бронсон произносит:

— Жаль, что мы забрали только тебя. Мы видели ещё одну…

Грудь сжимает так, что мне нечем дышать. И я в тот же миг мышцы лица дёргаются, пока я безуспешно пытаюсь сохранить равнодушное выражение. Глаза Мучителя тут же загораются. Он склоняет голову набок.

— Возможно, стоит вернуться и найти её.

Он произносит эти слова как будто бесстрастно, но не нужно быть тальпом, чтобы почувствовать нездоровое торжество.

— Там никого не было, — рычу я, прежде чем успеваю обдумать слова.

Брови Мучителя удивлённо приподнимаются, и он говорит с кривой улыбкой:

— Надо же, ты умеешь разговаривать. Это хорошо.

Уверена, он прекрасно знает, что умею, но намеренно поддевает меня, а в следующее мгновение шумно выдыхает, и его взгляд гаснет.

— Ты нас ненавидишь. Мы — чудовища, которыми тебя пугали в детстве, не так ли? Можешь не отвечать: плевать, что говорили твои дикие соплеменники. Я ощущаю твой страх. Это даже хорошо, что ты боишься: значит, жить хочешь. Я за подобное — совершенно естественное стремление. Так что не закипай напрасно. Я всего лишь хочу поговорить.

Его первые слова зажигают во мне искры, подобные тем, что раньше прыгали вокруг тела, а другие, наоборот, оказываются потоком холодной воды, падающей с горной вершины, — воды отрезвляющей и обессиливающей.

— Как ты думаешь, почему герб станции синий, а в зелёном круге с золотой лентой над ладонями летает красная бабочка?

Я не знаю, что такое «герб», но перед внутренним взором сразу возникает символ Тальпы.

Цвета. Он спрашивает меня о цветах.

— У каждого крыла свой оттенок… В символе Тальпы… отражается их единение…

Я заикаюсь, однако Мучитель вдруг сжимает губы и задумчиво качает головой с одобрением, на которое я и не надеялась.

— И что символизирует зелёный?

Мне вспоминаются Белый город на трёх островах, Река и Море, в стороне — Материк, покрытый массивами лесов и рядами высоких белых деревьев с вертящимися на ветру крыльями.

— Природу и саму жизнь, — отвечаю я наконец, и Мучитель снова поощрительно кивает.

— А что находится в Третьем крыле? — спрашивает он, глядя на меня очень внимательно и выжидающе.

Я встречаю этот взгляд, пытаясь осознать, в чём заключается скрытая опасность, и вдруг в сознании звучат слова Дэнниса: «Генерал не хочет, чтобы ты видела дорогу, опасается, что ты попытаешься сбежать».

— Не знаю, — признаюсь я, прикусывая язык, чтобы не сказать, что даже если знала бы, то не ответила.

Глаза Мучителя загадочно блестят, и он едва заметно улыбается, когда говорит:

— Что, если бы ты встретила человека, который спросил напрямую, откуда ты?

«Генерал рассчитывает, что при встрече с… определёнными людьми ты проявишь рассудительность. Он надеется, что ты сможешь если не выступать полноправным участником переговоров, то хотя бы намекнуть нелегальным гражданам, кем являешься. Однако сказать открыто будет нельзя».