Третьего дня я спустилась на первый этаж и достала папину заначку — жалкие крошки, но которые я должна умудриться прожить как можно дольше. Я сгребла их в карман шортов, которые не снимала уже несколько дней, и лишь тогда сообразила, что было бы неплохо принять душ.

Холодные струи воды немного освежили меня; опухшее от слёз лицо успокоилось и приняло человеческий вид и цвет. Но лишь когда я стала тереть тело намыленной мочалкой, то поняла, что не сняла одежду, и всё это время стояла под струей воды в шортах, в кармане которых лежали мои последние деньги…

Господи, как мне прийти в себя?! Сколько времени пройдёт? Сколько ещё потрясений мне суждено? Где мне взять сил для смирения? На борьбу их точно не хватит.

Мокрая и несчастная, я присела на диванчике в прихожей. Я осталась одна, а потому нужно как-то выкарабкаться самостоятельно из этой ямы, потому что больше некому меня из неё вытащить.

Я закрыла лицо руками и с усилием протёрла глаза. Несколько дней назад прошел выпускной — это значит, что мне нужно забрать свой аттестат. Вот он — конкретный факт, от которого я могу оттолкнуться. Но я не могу прийти в школу в таком виде, как сейчас. Нужно привести себя в порядок, хотя бы относительный.

С этим я худо-бедно справилась к середине дня. Волосы — теперь чистые, аж непривычно — связала в хвост. Вытащила из шкафа свои самые кричащие шорты: салатные в фиолетовую крапинку и майку цвета хаки с надписью "Укуси меня". Сгодится. Не для кого прихорашиваться.

Пустующие коридоры бывшей альма-матер принесли мне некоторое чувство удовлетворения, словно это здание чем-то передо мной провинилось. Я очень давно мечтала окончить школу и больше никогда сюда не приходить, но виноваты в этом были люди. Хотя если задуматься: я всю жизнь грешила на тех, которые нелестно отзывались о моих родителях… Но где же мои родители повоевали за меня, как я за них? Я вынесла столько упрёков, насмешек, издёвок; я их переслушала столько, что всей душой возненавидела это место — но что для меня сделали родители? От ярости я аж приостановилась, желая как-то усмирить гнев, что раздирал меня, но он лишь нарастал.

Зачем они поженились? Я в жизни не встречала настолько противоположных по характеру людей. Зачем они родили меня, если практически сразу после моего рождения маман загуляла? Они пытались мной склеить ту пресловутую чашку? В этом случае от неё остались дребезги ещё до моего появления на свет. Мне кажется, что лучше им уже и не возвращаться, потому, что я не знаю, что с ними сделаю, если увижу их.

— Хелена, — меня позвал не кто иной, как директор Эшфорд. — С тобой всё в порядке?

Прода 30.04

— Да, — я сделала над собой усилие и улыбнулась деду Ривала, пытаясь не вспоминать его поведение на выпускном. — Хочу забрать аттестат.

— Уважи старичка, дорогая, — улыбнулся директор. — Я пью чай, не составишь мне компанию?

Я согласилась — особо отпираться не хотелось. Мне всё равно уже некуда спешить. Меня дома никто не ждёт.

Кабинет директора, как ему и полагалось, был обставлен с любовью и вкусом, но практически весь заставлен широченными полками с разнообразнейшими учебными материалами. Я присела напротив его рабочего стола — тёмного дерева и без острых углов, и стала рассматривать помещение — раньше я тут никогда не была. Дружба с Ривалом давно оградила меня от посещения этого кабинета.

Старший Эшфорд заварил травяной чай; я предположила, что он добавил мяту и мелиссу — и оказалась права.

— Хелена, я хочу дать тебе совет, — внезапно произнес дед Ривала. — В том, что происходит в твоей жизни ты не виновата, и никогда не была виновата. Ты — случайная жертва обстоятельств, которые сложились так без твоего участия. Я надеюсь, что ты сама это понимаешь и не винишь себя.

Я поставила чашку на блюдце чуть громче, чем следовало бы.

— Будьте уверены, директор — себя я точно не виню в происходящем.

— Это похвально, — директор чуть склонил голову. — Но я говорю не только твоих родителях, а и о наших недавних гостях — мистере Эрике Хольберри и Фрее Кристенсен.

— Вы что-то знаете о них, — догадалась я. — Хотя я и сама подозревала, что они не так просты, как пытались казаться.

— Это так. — Согласился Эшфорд. — Но, уверяю, действительность тебя потрясет. Внук давно меня просил навести кое-какие справки, и сегодня я передал ему папку с очень интересной информацией. Я думаю, он не станет жадничать и охотно с тобой поделится новостями.

И лишь после его слов до меня, наконец-то, дошло, что всё это время у меня оставался Ривал — гнев на него давно прошел, как и чувства, исчезнувшие, едва в моей жизни Эрик стал принимать активное участие. Я едва по лбу себя не хлопнула за такую заторможенность. Ривал всегда был для меня другом, даже когда я отталкивала его от себя или требовала чего-то большего. Он был верен себе и верен мне как друг, а я этого так и не оценила по достоинству.

Это был уже какой-никакой свет в конце тоннеля, и я улыбнулась директору.