Я подошел ближе. Не испытывал большого желания заводить беседу, но это было в моих интересах, ведь попасть внутрь я желал по ряду причин.

— Моё почтение верным гвардейцам, — я произнёс официальное обращение к стражникам, общепринятое в Норвегии.

Оба склонили головы:

— Ваше Высочество наследный принц Эрик, — пробасили они в унисон. — Регент архипелага Шпицберген приветствует вас на этой земле.

— Меня ждут? — немного неловко было спрашивать подобное у обычного стражника, но судя по всему, их предупредили о возможности моего визита. Только кто это мог быть?

— Вас ждут уже много лет, мой принц. Тронный зал на втором этаже, к нему ведет единственная двустворчатая дверь.

Внутренняя отделка поместья регента абсолютно никак не сочеталась с лежащим снаружи снегом: она напоминала интерьеры в отелях курортных городов. Обстановка просто дышала летом и была так похожа на отделку нашей резиденции в Осло, что закралась очевидная мысль: над интерьерами обоих резиденций работал один и тот же человек. Теперь я ещё больше уверился в предположении, что этот загодочный регент имеет отношение к нашей семье.

Лестницы — резные, похожие на произведения искусства; обилие цветов в горшках и вазах; множество зеркал — я словно снова попал домой. И чем яснее я понимал, что это не просто совпадение, тем больше на меня накатывало ужасающее нехорошее предчувствие; осознание ошибки, сути которой я ещё не понимал, но которая уже меня коснулась.

Я с удвоенным рвением стал искать упомянутую гвардейцем двустворчатую дверь, и вскоре мне повезло. Дверь оказалась чуть приоткрытой и я вошел; стражник меня не обманул — регент действительно находился здесь. У дальней стены огромного тронного зала — размером с половину футбольного поля — спиной ко мне стояла женщина. И даже со спины кого-то она мне сильно напоминала.

Заслышав мои шаги, женщина обернулась ко мне. С такого расстояния улыбка была едва различимой — но всё же я её разглядел. Родную улыбку, которая мне снилась всё детство; женщина в платье ступила шаг вперед, и я пошел ей навстречу. Она остановилась: платье серебрилось на свету и слепило глаза, но я не сводил взгляда с такого знакомого лица. Я думал, что готов ко всему, но это оказалось неправдой — я оказался раздавлен безжалостной ральностью.

Ошибки быть не могло.

— Поверить не могу…

Передо мной стояла королева Офелия — моя давно почившая мать.

Прода 03.05

Слов не было. Я разглядывал её, боясь подойти ближе и, в то же время, отчаянно желая этого. Она казалась копией Мэрит — или это Мэрит была её копией? Со смертью матери я смирился ещё в раннем детстве, а потом довольствовался возрождением её красоты в своей сестре, а потому видеть её сейчас, благоденствующую тут, на Шпицбергене, было и радостно, и больно, потому что… потому что я не мог представить себе удобоваримой причины так с нами поступить.

— Эрик, сыночек… — голос, которого я не слышал уже десять лет, и который больше не надеялся услышать.

— Как так произошло? — в конце-концов прохрипел я, с огромным усилием извлекая из себя звуки. — Тебя заставил отец? Это его рук дело? Это он заставил тебя исчезнуть, притвориться мёртвой?

"Господи, — думалось мне, — хоть бы это оказалось правдой", потому, что когда губы матери скривились в злой желчной улыбке, я понял, что отец в происходящем вовсе не виноват.

— Ты, как и раньше, винишь во всех несчастьях бедного Густава, — хладнокровно отметила мама. — Когда-то он и вправду был способен принудить меня к тому, чего он желал, а я — нет. Но те времена давно прошли.

Мать ступила несколько шагов назад и царственно опустилась на трон, блестевший, как и её платье с накидкой из невесомой прозрачной органзы.

— Тогда, я надеюсь, у тебя найдётся объяснение этому… этому…

— Происшествию? — усмехнулась мама.

— Чудовищному поступку!

— Ты хотел сказать: чудовищной несправедливости?

— Да! Именно это я и хотел сказать! — нервы сдавали позиции без наименьшего сопротивления; годы тренировок не помогали в этой ситуации.

— Ты прав. Со мной поступили несправедливо. — Она поджала губы с немного расстроеным выражением лица, вообще не поняв, что я говорил о несправедливости, коснувшейся нас с Мэрит. — Я подозревала, что Густав мне неверен с того момента, как мы с ним вышли из дворца бракосочетания. Он был роскошным мужчиной и я не хотела его терять, но со временем поняла, что это бесполезно. Другая женщина настолько занимала все его помыслы, что он… стал позволять лишнее в отношении меня.

…"Густав насильно заставил Офелию родить второго ребёнка"… — получается, Эрнестина не солгала мне тогда.

— Сказочка о том, что я ужасно больна, провела Густава — он практически ко мне не заходил. Сбежать оказалось легче, чем я думала. Да и сбегать было куда. — Она окинула взглядом тронный зал.

— Что?!

— Гроб похоронили пустым.

— Да мне всё равно! — наконец-то я обрёл способность нормально говорить. — Ты хочешь сказать, что сыграла собственную смерть и добровольно оставила детей на попечение чужим людям из-за подозрений, что отец тебе неверен? Я правильно расслышал? Даже Эрнестина, при всех её недостатках, никогда не бросила бы своих детей!