Мария сидела на лавочке у подъезда с тростью в руке. Карл Борисович выскочил ей навстречу и помог добраться до машины. До кладбища они ехали молча.

— Надо было цветы купить, — сказал Карл Борисович, когда раздраженный таксист отсчитал сдачу и, взревев двигателем, уехал.

— В следующий раз. Им цветы уже не нужны, — Мария взяла его под руку, и они медленно побрели по кладбищу. — В самом конце похоронили. Разрастается кладбище, даже забора не видно. На обратном пути заглянем к Захару.

Карл Борисович кивнул и всмотрелся вдаль, туда, где светлела свежая земля. Когда они приблизились, Мария кивнула в сторону бугорка с деревянным крестом. Но он и так догадался, и медленно, точно во сне, приближался к последнему пристанищу мамы. Если бы не Мария, он не смог бы сдержаться. Но в ее присутствии, профессор лишь сглотнул ком, застрявший в горле, и нежно погладил крест с табличкой, на которой строгими печатными буквами было написано имя и период жизни мамы.

— Здравствуй, мамочка. Прости, я опоздал.

Он поправил венки с искусственными цветами и сел на наспех сколоченную деревянную скамейку. Мария примостилась рядом. Они молчали.

Карл Борисович вспомнил последнюю встречу с мамой и о том, как она сокрушалась, что заставила жениться на Светлане.

«Как хорошо, что я не успел тебе про Свету рассказать. Если бы ты умерла после того, как узнала о ее поведении, то я бы корил себя всю жизнь. Эх, мамочка, не уберег я тебя. Мало времени уделял, все о себе думал. Теперь вот Маша заболела. Мамочка, если можешь — подскажи. Машеньку надо спасти, рано ей еще умирать. Без нее я совсем один останусь».

Карл Борисович опустил голову и закрыл глаза, из-под густых ресниц начали просачиваться слезы и стекать в седую бороду. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным и несчастным.

— Поплачь, Карлуша, поплачь. Легче станет. Слезы, как святая вода, чистят душу.

Он повернулся, крепко обнял ее и зарыдал. Мария гладила его по спине и тихо утешала:

— Все будет хорошо. Время лечит. Мама успела пожить и вырастить тебя. Ты — хороший сын, всегда ей помогал. Она очень тобой гордилась.

Они так просидели минут пятнадцать. За это время профессор успокоился, вытер слезы и сказал:

— Машенька, мне надо тебе кое-что сказать. Только ты не смейся и не думай, что я с ума сошел…Я открыл параллельный мир.

— Помнишь, я тебя звал послушать, о чем говорят в радиоприемнике?

Мария задумчиво посмотрела наверх и прищурилась:

— Ты это про ту тарабарщину? Помню. И что?

Профессор понизил голос и скосился на пожилую пару, проходящую мимо.

— Для меня сначала тоже было тарабарщиной. Но в тот день, я уснул прямо в кресле. А когда проснулся, то понимал все, что они говорят. Каждое слово.

Мария с интересом уставилась на него, а Карл Борисович продолжал:

— Это была не радиостанция, не программа и даже не аудио фильм. Голоса, шум воды, пение птиц — просто жизнь. Я как будто открыл окно, и звуки с улицы ворвались в комнату. Чуть позже я понял, что они живут не на Земле.

— А где?

— В другом мире. В параллельном мире, — прошептал он и напрягся, в ожидании ее реакции. Мария сдвинула брови и сурово спросила:

— Карл, ты шутишь? Если да, то шутка смешная. Только предупреди, когда смеяться.

Он встал и потянул ее за руку.

— Поехали в гостиницу. Я тебе покажу.

Мария испугано выдернула руку и замотала головой:

— Карлуша, ты, конечно, мужчина видный и в самом расцвете сил. Но я сейчас не готова. Давай в следующий раз, а?

— Маша, опять ты не о том думаешь! — возмутился он. — Я тебе радиоприемник включу, и сама послушаешь.

Она улыбнулась и кивнула.

— Хорошо, я согласна.

Карл Борисович с облегчением выдохнул, встал и подошел к кресту.

— Мамочка, пойду я. Прости меня за все.

Мария встала, оперлась на его руку, и они медленно пошли по узкой тропинке, между обнесенных невысокой оградой, могил. Кладбище было старое, с покосившимися крестами и мрачными статуями. В течение двадцати лет оно было закрыто и не принимало новых «посетителей», но в администрации города решили, что вместо того, чтобы выделять новое место, лучше расширять старое. Захар, муж Марии, был одним из первых, кого похоронили на этом кладбище после двадцатилетнего перерыва.