– Мне кажется, что многие из толпы зрителей чувствовали себя предаваемыми, то есть довольно определенно выражали свой протест против заигрывания с рабочими. Это, конечно, инстинктивное...

– Классовое, думаете?
– усмехнулся Суслов.
– Нет, батенька, не надейтесь! Это сказывается нелюбовь к фабричным, вполне объяснимая в нашей крестьянской стране. Издавна принято смотреть на фабричных как на людей, отбившихся от земли, озорных...

Его вставки, мешая говорить, раздражали Самгина. И, поддаваясь раздражению, Клим продолжал:

– Взгляд - вредный. Стачки последних лет убеждают нас, что рабочие сила, очень хорошо чувствующая свое значение. Затем - для них готова идеология, оружие, которого нет у буржуазии и крестьянства.

– Будто бы нет?
– вставил Суслов, поддразнивая. Но Самгин уже не слушал его замечаний, не возражал на них, продолжая говорить все более возбужденно. Он до того увлекся, что не заметил, как вошла жена, и оборвал речь свою лишь тогда, когда она зажгла лампу. Опираясь рукою о стол, Варвара смотрела на него странными глазами, а Суслов, встав на ноги, оправляя куртку, сказал, явно довольный чем-то:

– А вы, Самгин, не очень правоверный марксист, оказывается, и даже...

Он с улыбкой проглотил конец фразы, пожал руку Варвары и снова обратился к Самгину.

– Не ожидал. Тем приятнее. Когда он ушел, Самгин спросил жену:

– Что это ты как смотришь?

– Слушала тебя, - ответила она.
– Почему ты говорил о рабочих так... раздраженно?

– Раздраженно?
– с полной искренностью воскликнул он.
– Ничего подобного! Откуда ты это взяла?

– Из твоего тона, слов.

– Во-первых - я говорил не о рабочих, а о мещанах, обывателях...

– Да, но ты их казнил за то, что они не понимают, чем грозит для них рабочее движение...

– Они это понимают, но...

– Что - но?

– Они - бессильны, и это - порок.

– Не понимаю, - почему порок?

– Бессилие - порок.

Зеленые глаза Варвары усмехнулись, и голос ее прозвучал очень по-новому, когда она, вздохнув, сказала:

– Ах, Клим, не люблю я, когда ты говоришь о политике. Пойдем к тебе, здесь будут убирать.

Взяв его под руку и тяжело опираясь на нее, она с подозрительной осторожностью прошла в кабинет, усадила мужа на диван и даже подсунула за спину его подушку.

– У тебя ужасно усталое лицо, - объяснила она свою заботливость.

– Так тебе не нравится?
– начал он.

– Да, - поторопилась светить Варвара, усаживаясь на диван с ногами и оправляя платье.
– Ты, конечно, говоришь всегда умно, интересно, но - как будто переводишь с иностранного.

– Гм, - сказал Самгин, пытаясь вспомнить свою речь к дяде Мише и понять, чем она обрадовала его, чем вызвала у жены этот новый, уговаривающий тон.

– Милый мой, - говорила Варвара, играя пальцами его руки, - я хочу побеседовать с тобою очень... от души! Мне кажется, что роль, которую ты играешь, тяготи г тебя...

– Позволь, - нельзя говорить об игре, - внушительно остановил он ее. Варвара, отклонясь, пожала плечами.

– Ты забыл, что я - неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь - театр, я - зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые - как ты сам часто говорил хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю - насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, - ты относишься к нему... барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это - человек для себя...

Самгин внимательно заглянул в лицо жены, она кивнула головою и ласково сказала:

– Да, именно так: для себя...

– Что ж он проповедует. Кумов?
– спросил Клим иронически, но чувствуя смутное беспокойство.

Жена прижалась плотнее к нему, ее высокий, несколько крикливый голос стал еще мягче, ласковее.

– Он говорит, что внутренний мир не может быть выяснен навыками разума мыслить мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное человеческое, убивают свободу воображения идеями, догмами...

– Наивно, - сказал Самгин, не интересуясь философией письмоводителя. И - малограмотно, - прибавил он.
– Но что же ты хочешь сказать?

– Вот, я говорю, - удивленно ответила она.
– Видишь ли... Ты ведь знаешь, как дорог мне?

– Да. И - что же?
– торопил Самгин. Жена шутливо ударила его по плечу.

– Как это любезно ты сказал! Но тотчас же нахмурилась.

– Я не хотела бы жалеть тебя, но, представь, - мне кажется, что тебя надо жалеть. Ты становишься недостаточно личным человеком, ты идешь на убыль.