– И не воспитывайте меня анархистом, - анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты верят, что воспитывают - идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: "возлюбите друг друга", "да единомыслием исповемы" - как там она поет? Чорта два - единомыслие, когда у меня дом - в один этаж, а у соседа - в три!
– неожиданно закончил он.

– Вам вредно волноваться так, - сказал Самгин, насильно усмехаясь, и ушел в сад, в угол, затененный кирпичной, слепой стеной соседнего дома. Там, у стола, врытого в землю, возвышалось полукруглое сиденье, покрытое дерном, - весь угол сада был сыроват, печален, темен. Раскуривая папиросу, Самгин увидал, что руки его дрожат.

"До какой степени этот идиот огрубляет мысль и чувство", - подумал он и вспомнил, что людей такого типа он видел не мало. Например: Тагильский, Стратонов, Ряхин. Но - никто из них не возбуждал такой антипатии, как этот.

Сегодня Безбедов даже вызвал чувство тревоги, угнетающее чувство. Через несколько минут Самгин догадался, что обдумывать Безбедова - дело унизительное. Оно ведет к мыслям странным, совершенно недопустимым. Чувство собственного достоинства решительно протестует против этих мыслей.

Марина отнеслась к призыву партии кадет иронически.

– Это они хватили через край, - сказала она, взмахнув ресницами и бровями.
– Это - сгоряча. "Своей пустой ложкой в чужую чашку каши". Это надо было сделать тогда, когда царь заявил, что помещичьих земель не тронет. Тогда, может быть, крестьянство взмахнуло бы руками...

И, помахивая в лицо свое кружевным платочком, она сказала задумчиво:

– Лидию кадеты до того напугали, что она даже лес хотела продать, а вчера уже советовалась со мной, не купить ли ей Отрадное Турчаниновых? Скучно даме. Отрадное - хорошая усадьба! У меня - закладная на нее... Старик Турчанинов умер в Ницце, наследник его где-то заблудился... Вздохнула и, замолчав, поджала губы так, точно собиралась свистнуть. Потом, утверждая какое-то решение, сказала:

– Так.

В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать книги и, получив его, тихо сказал:

– Покорно благодарю!

За книгами он стал еще более незаметен. Никогда не спрашивал ни о чем, что не касалось его обязанностей, и лишь на второй или третий день, после того как устроился в углу, робко осведомился:

– Клим Иванович - позвольте узнать: революция кончилась?

Вопрос был так неожидан, что Самгин, удивленно взглянув на юношу, повторил последнее слово:

– Кончилась. Но затем спросил:

– Почему тебя интересует это?

– Так... просто, - не сразу ответил Миша и, опустив голову, добавил, потише, оправдываясь: - Все интересуются.

Самгин подумал, что парень глуп, и забыл об этом случае, слишком ничтожном для того, чтобы помнить о нем. Действительность усердно воспитывала привычку забывать о фактах, несравненно более крупных. Звеньями бесконечной цепи следуя одно за другим, события все сильнее толкали время вперед, и оно, точно под гору катясь, изживалось быстро, незаметно.

Газеты почти ежедневно сообщали об экспроприациях, арестах, военно-полевых судах, о повешенных "налетчиках". Правительство прекращало издание сатирических журналов, закрывало газеты; организации монархистов начинали действовать всё более определенно террористически, реакция, принимая характер мстительного, слепого бешенства, вызывала не менее бешеное, но уже явно слабеющее сопротивление ей. Все это Самгин видел, понимал, и - в те часы, когда он слышал, читал об этом, - это угнетало его. Но он незаметно убедил себя, что события уже утратили свой революционный смысл и создаются силою инерции. Они приняли характер "сухой грозы", молнии и грома очень много, а дождя - нет. В то же время, наблюдая жизнь города, он убеждался, что процесс "успокоения", как туман, поднимается снизу, от земли, и что туман этот становится все гуще, плотнее. Особенно легко забывалось о действительности во время бесед с Мариной. Когда он спросил ее, что она думает по поводу экспроприации?
– она ответила, разглядывая ногти свои:

– Не понимаю. Может быть, это - признак, что уже "кончен бой" и начали действовать мародеры, а возможно, что революция еще не истратила всех своих сил. Тебе - лучше знать, - заключила она, улыбаясь.

– Ты как будто сожалеешь о том, что кончен бой?
– спросил Самгин; она не ответила, заговорив о другом:

– Слушай-ко, явился молодой Турчанинов, надобно его утвердить в правах наследства на Отрадное и ввести во владение, - чувствуешь? Я похлопочу, чтоб в суде шевелились быстро. Лидия, кажется, решила купить имение.

Посмеиваясь, состригая заусеницу на мизинце, она говорила немножко в нос, подражая Лидии:

– У нее - новая идея: надобно, видишь ли, восстановлять культурные хозяйства, фермеров надобно разводить, - в "согласии с политикой Столыпина.

Постучав по лбу пальцем, как это делают, когда хотят без слов сказать, что человек - глуп, Марина продолжала своим голосом, сочно и лениво:

– Женщины, говорит, должны принимать участие в жизни страны как хозяйки, а не как революционерки. Русские бабы обязаны быть особенно консервативными, потому что в России мужчина - фантазер, мечтатель.