"Их, разумеется, значительно больше, чем фабрично-заводских рабочих. Это надобно точно узнать", - решил Клим Иванович, тревожно прислушиваясь, как что-то бурчит в животе, передразнивая гром. Унизительно было каждые полчаса бегать в уборную, прерывая ход важных дум. Но, когда он возвращался на диван, возвращались и мысли.

Он подумал, что гимназия, а особенно - университет лишают этих людей своеобразия, а ведь, в сущности, именно в этом своеобразии языка, мысли, быта, во всем, что еще сохраняет в себе отзвуки исторического прошлого, именно в этом подлинное лицо нации.

"Изображая отрицательные характеры и явления, наша литература прошла мимо этих людей. Это - главный грех критического, морализирующего искусства. Наше искусство - насквозь морально".

Явилась кругленькая хозяйка с подносом в руках и сказала сухим, свистящим сквозь зубы голосом, совершенно не совпадающим с ее фигурой, пышной, как оладья:

– Вот, выпейте-ко бульончику - обязательно закрепит!

Выпил и уже через десяток минут почувствовал себя менее тревожно, точно смазанным изнутри.

Уже смеркалось, когда явился веселый, румяный Фроленков и с ним трое мужиков: один - тоже высокий, широколобый, рыжий, на деревянной ноге, с палочкой в мохнатой лапе, суровое, носатое лицо окружено аккуратно подстриженной бородой, глаза спрятаны под густыми бровями, на его могучей фигуре синий кафтан; другой - пониже ростом, лысый, седобородый, курносый, в полукафтанье на вате, в сапогах из какой-то негнущейся кожи, точно из кровельного железа.

"Таких много", - определил Самгин, внимательно присматриваясь к третьему.

Третий - в женской кацавейке, подпоясанной шалью, свернутой жгутом, в серых валяных сапогах. На первый взгляд он показался ниже товарищей, но это потому, что был очень широк в плечах. Голова его в шапке седых курчавых волос, такими же волосами густо заросло лицо, в бороде торчал нос, большой и прямой, точно у дятла, блестели черные глаза. Начиная с головы, человек этот удивлял своей лохматостью, из дырявой кацавейки торчали клочья ваты, на животе - бахрома шали, - как будто его пытались обтесать, обстрогать, сделать не таким широким и угловатым, но обтесать не удалось, он так и остался весь в затесах, в стружках.

– Вот, значит, мы и здесь, - сообщил Фроленков.
– Вот это вот и есть самые они - уполномоченные...

Черные глаза лохматого мужика побегали по лицу Самгина и, найдя его глаза, неприятно остановились на них, точно приклеенные.

– Это - герой японский Дудоров, Степан, это - мудрец наш Егерев, Михаиле Степанов...

– А я - Ловцов, Максим, - звучно сказал лохматый.
– Эти двое уполномочены были дело вести, а меня общество уполномочило на мировую.

На товарищей своих он пренебрежительно махнул рукой: они стояли по обе стороны двери, как стража.

– Садитесь, - неохотно сказал им Денисов, они покорно сели, а Ловцов выступил шага на два вперед, пошаркал ногами по полу, как бы испытывая его прочность, и продолжал:

– И чтобы не мямлить, не хитрить, так я сразу...

– Ты погоди, - куда ты?
– вскричал Фроленков.

– Сразу и требую: объявите - какие ваши условия?

– Ах ты, господи!
– вскричал Фроленков.

– Ты, Анисим, - не поймана щука, ты не трепещи! Бери кума за пример сидит, как чугунный памятник на кладбище.

– А тебе бы не задираться, Ловцов!
– угрюмо посоветовал голова.

– Как это я задираюсь? Я - просто объяснил господину адвокату, зачем я послан...

На высоких нотах голос Ловцова срывался, всхрапывал. Стоял этот мужик "фертом", сунув ладони рук за опояску, за шаль, отведя локти в сторону. Волосы на лице его неприглядно шевелились, точно росли, пристальный взгляд раздражал Самгина.

– Доверитель мой предлагает: отказаться от предъявленного им иска к обществу крестьян села Песочного, а общество должно отказаться от встречного иска к нему, Ногайцеву.

– Тут и все?
– спросил Ловцов.

– Да. Все.

– Дешево. А - как же убытки наши? Убытки-то кто возместит нам?

– Что вы называете убытками?
– осведомился Самгин и немедленно получил подробное объяснение:

– Убытками называются цифры денег. Адвокат, который раньше вас тянул это дело три года с лишком и тоже прятал под очками бесстыжие глаза...

– Ведь вон как говорит, смутьян!
– весело подчеркнул Фроленков.

– Он перебрал у нас цифру денег в 1160 рублей - раз! На 950 рублей у нас расписки его имеются.