– Разве мужик может верить им? Видел ты когда-нибудь с их стороны заботу об нас? Одна у них забота - шкуру драть с мужика. Какую выгоду себе получил? Нам от них - нет выгоды, есть только убыток силы.

Самгин понимал, что подслушивать под окном - дело не похвальное, но Фроленков прижал его широкой спиной своей в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич, правя лезвие, старушечий голос ворчливо проговорил:

– А ты пей, пей, говорун! Гляди, опять в полицию отправят.

Жирные, удушливые кухонные запахи густо вытекали из окна.

– Вот Дудорову ногу отрезали "церкви и отечеству на славу", как ребятенки в школе поют. Вот снова начали мужикам головы, руки, ноги отрывать, а - для чего? Для чьей пользы войну затеяли? Для тебя, для Дудорова?

– Вот - собака!
– радостно шепнул Фроленков. Клим Иванович Самгин выскользнул из-за его спины и, возвращаясь в комнату, подумал:

"Да, вредный мужичонка. В эти дни, когда снова поставлен вопрос: "славянские ручьи сольются ль в русском море, оно ль иссякнет..."

Посредине комнаты стоял Денисов, глядя в пол, сложив руки на животе, медленно вертя большие пальцы; взглянув на гостя, он тряхнул головой.

– Не будет толку - с Максимкой дела не свяжешь!

– Я думаю поехать в Песочное, поговорить с крестьянами непосредственно, - заявил Самгин. Денисов оживился, разнял руки и, поглаживая бедра свои, уверенно сказал:

– Тоже не будет толку. Мужики закона не понимают, привыкли беззаконно жить. И напрасно Ногайцев беспокоил вас, ей-богу, напрасно! Сами судите, что значит - мириться? Это значит - продажа интереса. Вы, Клим Иванович, препоручите это дело мне да куму, мы найдем средство мира.

Явился Фроленков и, улыбаясь, сказал:

– Ругаются. Бутылочку выпили, и - пошла пылать словесность.

– Вот тоже и вино: запретили его - везде самогон начался, ханчу гонят, древесный спирт пьют, - сердито заговорил Денисов. Фроленков весело, но не без зависти дополнил:

– А монастырь тихо-тихо продает водочку по пятишнице склянку.

– Чай пить, чай пить!
– пригласила франтовато разодетая Софья и, взяв Самгина под руку, озабоченно начала спрашивать:

– Вы согласны с тем, что поворот интеллигенции к религиозному мышлению освобождает ее из тумана философии Гегеля и Маркса, делает более патриотичной и что это заслуга Мережковского?

– И понять даже нельзя, о чем спрашивает!
– с восхищением прорычал Денисов, шлепнув дочь ладонью по спине. Фроленков, поддержав его восхищение звучным смехом, прибавил:

– Иной раз соберутся они, молодежь, да и начнут козырять! Сидишь, слушаешь, и - верно! Все слова - русские, а смысел - не поймать!

Клим Иванович Самгин видел, что восторги отцов - плотского и духовного - не безразличны девице, румяное лицо ее самодовольно пылает, кругленькие глазки сладостно щурятся. Он не любил людей, которые много спрашивают. Ему не нравилась эта пышная девица, мягкая, точно пуховая подушка, и он был доволен, что отцы, помешав ему ответить, позволили Софье забыть ее вопрос, поставить другой:

– Вы знаете профессора Пыльникова? Да? Не правда ли - какой остроумный и талантливый? Осенью он приезжал к нам на охоту... тут у нас на озере масса диких гусей...

– Н-да, диких, - скептически вставил Денисов. Дочь рассказывала:

– Их было трое: один - поэт, огромный такой и любит покушать, другой неизвестно кто.

– Известно, - сказал Фроленков.
– Разжалованный чиновник какой-то. Тагильский фамилия.

"Однофамилец", - подумал Самгин, но все-таки спросил: - Каков он собой?

– Неприятный, - сказала девушка, наморщив переносье. Самгин невольно и утвердительно кивнул головою.

– Небольшой такой, хворый. Седой. Молчаливый, - добавил Фроленков к слову крестницы.

Девица снова начала ставить умные вопросы, и Самгин, достаточно раздраженный ею, произнес маленькую речь:

– Вас очень многое интересует, - начал он, стараясь говорить мягко. Но мне кажется, что в наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы не очень удачно. Наш военный министр громогласно, в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось, что это - неправда. Отсюда следует, что министр не имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему. То же самое можно сказать о министре путей сообщения.

Указав на отсутствие согласованности дорожного строительства с целями военной обороны, он осторожно поговорил о деятельности министерства финансов.

– Живем - в долг, на займы у французских банкиров, задолжали уже около двадцати миллиардов франков.

Начал он свою речь для того, чтоб заткнуть рот просвещенной девицы, но быстро убедился, что он репетирует, и удачно. Убедило его в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели не шевелясь, застыв в неподвижности до того, что Фроленков, держа в одной руке чайную ложку с медом, а другой придерживая стакан, не решался отправить ложку в рот, мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он, в ответ ей, сердито оскалил зубы. Денисов сидел отвалясь на спинку стула, выкатив глаза, положив тяжелую руку на круглое плечо дочери, и вздыхал, посапывая. Внимание, так наглядно выраженное крупными жителями маленького, затерянного в болотах города, возбуждало красноречие и чем-то обнадеживало Клима Ивановича, наблюдая за ними, он попутно напомнил себе, что таких - миллионы, и продолжал говорить более смело, твердо.