— Знаю я вашу соль, — прошипел сантехник-моряк. — От такой соли полстраны потом не своих ребятишек растят.

— Уймись, Зюзин, — поморщился участковый. — Прижми задницу.

Осинкин повернулся ко мне:

— Петров, возьми стул, сядь у двери. Вдруг этот архаровец опять на волю рванет. Пристегнуть его нечем. Ключ от наручников не могу найти. А я пока гражданку Зюзину опрошу, заявление с нее возьму.

Я кивнул, приставил к внутренней стороне двери стул и уселся на него, как охранник на проходной. Вернее, как сторож. У охранников оружие имеется.

Не знаю, зачем Зюзин драпанул. Побои на почве ревности — обычное дело. И в моем времени и здесь таких случаев масса. Эпохи разные, а люди одинаковые. Мужики ревнуют, когда любят. Бабы ревнуют, когда всегда.

Бывшая жена меня почему-то не ревновала. Разве что к работе. Пропадал, как гончий пес днями и ночами на службе. Поначалу она тихо всхлипывала в подушку, потом скандалы начались. А потом развод. Развод прошел тихо-мирно. Как в той песне. На кухне записка: “Не жди, останусь у Гали”. Потом только узнал, что не Галя это вовсе, а ее новый начальник.

А вот что такое настоящая ревность я узнал позже. Спустя примерно год у меня подруга появилась. Я познакомился с ней на происшествии. Она потерпевшей проходила по квартирной краже. Бабенка видная, в разводе, дети взрослые. Когда я ее опрашивал, все вздыхала и сетовала на одинокую женскую долю, а сами глазками стреляла, и чаем с печеньками меня поила. Пожалел я ее. Остался в тот вечер с ней. А потом пожалел себя. Сначала, вроде, все нормально было. Как у людей. Поход в кино, пару раз в кафе посидели. Букетик даже прикупил. Секс. Хотя нет, секс вначале был, но неважно. А потом началось… Ревнивая оказалась до ужаса.

Когда ко мне домой приходила, в нее будто бес вселялся. Рыскала по квартире, искала следы соперниц. Первым делом проверяла сливы во всех раковинах на предмет наличия женских волос. Копалась в корзине с грязным бельем, изучала полотенца и простыни. Мыло рассматривала чуть ли не под увеличительным стеклом в поисках борозд от женских ногтей. В прихожей с пола на белые салфетки оттиски следов снимала. Шампунь свой женский (которым может воспользоваться моя потенциальная любовница) строго отмеряла. Всегда знала его остаточный уровень. Знала, где я храню презервативы и на телефон их снимала. Не только количество, но и даты выпуска, чтобы исключить подмену. Думала, что я этого всего не замечаю. Но я все подмечал и отправил я ее куда подальше… К психологу. Не знаю, дошла или нет.

— Какое заявление, товарищ участковый? — встрепенулась потерпевшая.

Женщина больше не шмыгала носом. Ее страдальческое лицо вытянулась, а глаза вмиг перестали мокреть.

— Обычное, — Петр Валерьевич чинно уселся за свой обшарпанный стол и стал, не торопясь выискивать нужные бланки из лежащей рядом кипы бумаг. — Заявление о привлечении супруга вашего к уголовной ответственности.

— За что? Валерич? — тут уже лицо вытянулось у Зюзина. — За фингал под глазом? Так дело-то житейское! Сам знаешь, всякое бывает.

— Знаю, — закивал дядя Петя, мне ли не знать, — только сегодня фингал под глазом, завтра ребра сломанные, а послезавтра труп? Так Зюзин? Лучше я тебя сразу в кутузку упеку. Фингал тоже преступление. Статья сто двенадцатая. Побои называется. Наказывается лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок.

— Да ты что такое говоришь, Валерич? Какая статья? Мы же семья! Вера! Ну скажи ты ему! Я же просто не разобрался. Да черт с ней, с солью этой. Теперь что? Человека из-за соли в тюрьму сажать.

А Зюзин артист. Хорошо сказал. В точку. Но бывало людей и за меньшее садили. За украденные пару мешков угля, например. Страна просто будет потом другая. Главное, не мелочиться. Потому что если воруешь миллионами, то из уголовника автоматически превращаешься в уважаемого человека.

— Помолчи, Зюзин. Все. Допрыгался, — Осинкин с серьезным видом (лицо у него было такое, будто он банду опасных рецидивистов накрыл) повернулся к потерпевшей. — А вы, гражданочка, пишите. Вот вам листок, ручка. Заявление на имя начальника РОВД. Сейчас я вам образец дам.

— Не буду я ничего писать! — женщина, встав со стула, уткнула руки в бока. — Виданное ли дело, на мужа родного писать? А кто детей растить будет?

— Ну, дело ваше, Вера Сергеевна, — в глазах милиционера промелькнула хитринка. — Но вы всегда можете прийти ко мне и написать заявление. Время на раздумье у вас есть. Два месяца законом предусмотрено.

Участковый повернулся к сантехнику:

— А ты, командировочный, смотри мне. Не первый раз уже за тобой такое водится. Еще раз жену ударишь, уже другая статья будет. Истязание называется. Там заявления не требуется. По факту дело возбуждается.