Ох… Как же мне не хочется впутывать Тоху. По-любому с ним опять влипнем. Я любил все делать в одиночку. Чтобы без шума и пыли. Но одному тут совсем никак.

Эти жлобы, что гнались за нами на Москвиче, скорее всего опять там будут. А может их еще больше будет. В любом случае одному мне не вывезти.

Мы договорились встретиться с Быковым в пивной и все обсудить за кружкой пенного. Уже четверг, а план на завтра не готов.

Около восьми вечера мы добрались до “злачного” места и заняли один из столиков в пивном зале. В будни здесь было посвободнее. В выходные народу всегда битком. Но ушлые и предприимчивые завсегдатаи-гуляки делали на этом своеобразный бизнес.

С самого утра они оккупировали все свободные столики и неспешно цедили пивко. За небольшую мзду — кружку или две пива (в зависимости от дня и времени суток) они могли любезно уступить столик страждущему путнику, забредшему на огонек. И так весь день. Ждали свободного столика, скоренько занимали его и опять угощались халявным жигулевским.

Антон расстелил газету “Известия” на стол. Посмотрел на ее лицевую сторону. Вздохнул и перевернул изображением орденов, которыми награждена газета, вниз. Выложил на бумагу вяленую воблу с душком, одну рыбину пододвинул ко мне. Сам стал неспешно обдирать шкурку и плавники. Чешуйки щелкали и отскакивали мимо газеты.

— Ну, давай, — сказал я, протягивая ему кружку наполненную до ободка янтарным. — За успех нашего мероприятия.

Быков протянул в ответ свою, мы чокнулись, а он снова вздохнул:

— Что-то я побаиваюсь, Андрюха. Честно…

— Понимаю. Тебе решать. Заставлять не буду. Если что, я пойму.

— Не-е… Ты что? Одного я тебя не отпущу туда. Просто, скажи мне! Как мы этого хмыря из центра танцплощадки вытащим? Там же люди будут. Дружинники, мордовороты опять же…

Я отпил жигулевского. Сегодня оно было особенно резким, с горчинкой, пахло хлебом и вспаханным полем. Про такое здесь говорят: “Неразбавленное”.

Опустошив за раз полкружки, я крякнул от удовольствия. Все-таки, как ни крути, а пиво в СССР было вкуснее. Я поставил кружку на стол. Запотевшее стекло отпечаталось на газете мокрым ободком.

— Если бы я знал, Тоха, как это все красиво провернуть, то тебя бы не позвал. Как говорится, одна голова хорошо, а с Быковым лучше. Думай друг, думай. Пивка хлебни. Расслабляет, может мысли сами набегут.

— И далась тебе эта Зина, сколько ты с ней был? Недолго?

— Дело не в этом. Хоть даже если бы у нас и не было ничего, я бы все равно этого бы не оставил. Я должен знать. Виноват я или нет. И понять, кто ее убил.

— А что это изменит? Комсорга уже не вернешь…

— Зато мой спокойный сон вернуть еще можно. И тварь ту хочу найти.

Честно говоря, мозгом я понимал, что Быков прав. Но я сам от себя не ожидал, что моя зачерствевшая и закаленная невзгодами многолетней службы душа, так отреагирует на смерть Зины.

За свою жизнь много смертей повидал. Работа в убойном — это либо тяжкие телесные, либо убийства, либо изнасилования. Преступления против жизни и здоровья, в общем. Не каждый выдержит видеть каждый день столько людского горя. В этом плане, “имущественникам” проще по кражам работать. Поэтому убойники со временем обрастали шкурой носорога в три пальца толщиной и становились, в некотором роде, циниками. Профдеформацию никто не отменял.

Может новое общество на меня повлияло, может молодое тело реципиента как-то сказалось. Только я чувствовал, что профессионального равнодушия и черствости во мне поуменьшилось. Конечно, матерый опер не сможет навсегда избавиться от присущих ему черт. Да и не надо. Но некоторые изменения все-таки наблюдались. Я стал более терпимей, что ли. Лояльней.

Быков уже выхлебал всю кружку и немного повеселел. Сразу принялся за вторую. Всего на столе у нас стояло аж шесть поллитрушек. Все посетители брали пиво по несколько кружек сразу. Иначе в очереди за каждой стоять долго.

— А что? — Быков зашелестел воблой, отдирая рыбехе позвоночник. — Проберемся туда. Найдем этого гаврика. Я ему двину. Он вырубится. А мы скажем, мол, человеку плохо, пропустите скорее. Вытащим его из “клетки” и в кусты. Как тебе?

— Прости, но херня полная. Ты собрался вырубать дилера на глазах у десятков людей? И как ты рассчитаешь удар, чтобы его вырубить, а не убить, например. Или того хуже — не добить.

— Ну… В челюсть вмазать. Это нокаут завсегда.

— Так себе план, — поморщился я. — Думай лучше, пустоголовый.

— А ты сам-то, что не предлагаешь? Я значит, и план придумать должен и другу помочь?

— Вот для этого друзья и нужны, Тоха.

Возле прилавка раздались пьяные голоса. Мы обернулись посмотреть, что происходит. Пара изрядно подвыпивших морячков (просто оба в тельняшках и в резиновых калошах были), попыталась внаглую проскочить к кассе без очереди. Возмущение толпы, питаемое праведным гневом, выплеснулось на морячков. Те в свою очередь зубоскалили и кричали, что ветеранам войны можно и без очереди.