Под его оцепенелым взором пальцы его мельтешили над клавиатурой, точно рыбки над коралловым рифом.

И когда все закончилось, он был пустой скорлупкой, устрицей, выковырянной, высосанной из раковины.

Через некоторое время он все же вспомнил, кто он и что он.

Экран перед ним замерцал, и Филип осознал, что не сохранил текст. Он торопливо щелкнул опцию «Сохранить как» — и только теперь сообразил, что Покет не подумал дать своему ромляну название. Не зная, что он там понаписал, весь вымотанный, Филип был просто не в состоянии придумывать сам. Пока что угодно сойдет. Глаза его скользнули по ряду бутылок из-под эля на узкой полочке над узкой кроватью. «Спотыкач». Не годится. «Перст аббата». Нет. «Засов рока». Гм… «Хмель чернокнижника». Пожалуй. Сойдет. Он вбил слова в строку названия. Сохранено. С немалым усилием он развернул кресло лицом к кровати. Казалось, она совсем рядом — и в то же время в сотне миль. Филип как-то сумел до нее добраться.

Ему снилось, что он стоит в огромном, бескрайнем офисном помещении. Ночь, ни души. Где-то вдали на письменном столе горит одинокая лампа, и он идет к этому свету. Но задолго до того, как успевает добраться туда, лампа гаснет.

Проснулся Филип в том же сне, только помещение было куда меньше, а лампа горела на его собственном столе. Ночь еще не кончилась. Или настала следующая. Чувствовал он себя вполне неплохо, только очень уж взвинченно. Он заставил себя спуститься вниз за едой и питьем. Свет в кухне резал глаза. Филип поставил чайник на плиту и отыскал остатки обкусанного сыра. С трудом доев сыр, он заварил себе растворимого кофе и с чашкой вернулся в кабинет. Сев перед компьютером, он некоторое время смотрел на потустороннюю красу Тадж-Махала, а потом плеснул виски в кофе, жалея, что не догадался купить сигарет. Потом он открыл «Хмель чернокнижника» и читал шесть часов подряд, то и дело откручивая мышкой немного назад, чтобы уложить в голове хоть общие контуры повествования. Когда на экране появились слова «Часть вторая» — Филип смутно помнил, что они его чем-то пугают, — он откинулся на спинку стула и шумно втянул воздух носом.

Он был глубоко растроган.

А еще ему требовалась передышка.

Он зашел в уборную и опустошил мочевой пузырь, потом спустился вниз и тяжело потянул на себя входную дверь. Прохладный искристый воздух ударил ему в голову, точно ангельский кокаин. Филип чувствовал, как его переполняют надежда, радость, уверенность. Видимо, занимался рассвет. Идеальный рассвет.

Филип с тихим восторженным возгласом выскочил на улицу. Несмотря на тяготы и труды последних часов, он был бодр, точно омылся росой, только что вылупился из яйца.

Стоя у железных ворот, он наблюдал, как пейзаж наливается спелостью нового дня. Последние переливы ночной синевы уступили дорогу теплым персиковым тонам. Филип почти слышал, как разворачиваются побеги папоротника, как с треском лопаются желтые пряные бутоны на дроке. Где-то слева зафыркал невидимый пони.

Филип виновато улыбнулся, вспоминая свои сомнения. Ромлян Покета, насколько он пока успел прочитать, был великолепен. Он и не ожидал, что грем сумеет так виртуозно сочетать в повествовании плавность с напряжением. Или понять людскую потребность, чтобы в истории таился глубинный смысл. Или придать форму бесформенному. Да, разумеется, в «Темной энтропии» Покет преуспел во всем этом, но то была чистая документалистика. Ну, типа того. Предположительно. Однако построить вот это величественное здание… кто бы думал, что маленький поганец способен на такой уровень сложности?

Как и в «Темной энтропии», Покетово эксцентрическое повествование от первого лица перемежалось отрывками неотесанной тяжеловесной прозы Гроссбухов. Которые теперь грему пришлось выдумывать. Разумеется, будучи Полноправным Писцом, он годился на это дело как никто другой. Но все равно, все равно чертовски тонкая работа. И, в отличие от уничтоженного мертворожденного текста, свет и тьма тут тончайше уравновешивали друг друга. Взять хоть отрывок, в котором Месмира нежно и постепенно омывает глаза Кадреля в градуированных по цвету водах Лемспы и Кадрель, через много долгих недель, наконец видит свое отражение в глазах Месмиры — великолепно написано, без тени дешевой сентиментальности.

Или мрачная, но комическая линия этих, как там их, веднодиан. Филип практически не сомневался, что они — плод воображения самого Покета. В «Темной энтропии» Ведно, дальний уголок Королевства, характеризующийся обилием не отмеченных на картах долин и мрачных топей в тени крутых утесов, не упоминался ни разу. Как и его население — вечно пьяные или обкуренные волосатые троглодиты с единственной целью в жизни: напиться галлюциногенной воды Зидора и день-деньской смотреть сны, полные героических подвигов и плотских наслаждений. Филип, сам не питавший пристрастия к комедиям, все же мог оценить черный юмор этих эпизодов. Впрочем, ему до сих пор было неясно, какая роль отведена им в общей схеме, которая, разумеется, сводилась к поискам Амулета Энейдоса и великим битвам за него.

Филип начал подозревать, что Громкобрёх, самый гнусный Страж Источника Зидора, сам того не зная, оказался хранителем Амулета. Намеки на такое положение дел в тексте были предельно тонки. До того тонки, что, скорее всего, единственным читателем, способным их уловить, был сам Филип. Он улыбнулся. Ну и хитрюга же он, старина Покет.

Эти приятные размышления прервались внезапным взрывом жизнерадостного блеяния. В поле зрения появилась группка шаловливых ягнят, уже успевших нагулять жирок для забоя и теперь резво скачущих под надзором скорбно покряхтывающих матерей. Вырванного из задумчивости Филипа поразила новая мысль: выполнивший свою часть сделки Покет в любой момент явится и потребует Уплаты. Может статься, он уже сейчас, в эту самую минуту, материализовался в камине или туалете. Филипу вдруг стало страшно важно дочитать «Хмель чернокнижника», пока этого не произошло. Развернувшись, он поспешил обратно в коттедж.

В коттедже грема не оказалось — ни слуху ни духу, ни виду ни запаху.

Усевшись перед экраном, Филип жадно воткнулся в «Часть вторую».

Смена рассказчика, переключение голоса, ненадолго выбившие его из транса во время перевода, теперь поражали до глубины души.

Кто, во имя всего святого, этот всеведущий рассказчик из ниоткуда? К чему столь нежданный переход на третье лицо? Что, черт возьми, задумал Покет? Филип нервно перескочил через страницу, но взял себя в руки, открутил обратно и начал заново.