"Итак, ничего у Васьки и у этого, Алферова, не получилось... Сейчас пойдет отставка за отставкой.

Хорошо это или плохо? Хорошо - во имя стабильности... Хотя какая, к черту, стабильность! Все же большевики управляли страной более... трезво. Что бы я сделал, приди сейчас они к власти? Не знаю...

Еще год назад я знал, как ответить на этот вопрос, а сейчас... Я полицейский, я защищаю закон. Но то, что я вынужден защищать сейчас, никак нельзя назвать законом. Это вообще никак нельзя назвать.

Власть они не удержат. Власть может держаться на штыке, или на идеологии, или на деньгах...

Много на чем может держаться власть. Но у этих, похоже, ничего уже нет. Была только надежда - и той уже нет.

Деньги у них есть только для себя, об идеологии говорить просто смешно - слюнявое православие с хитромордыми попами - это не идеология, это пародия на идеологию, а штык... штык проржавел и вот-вот рассыплется в пыль.

Коммунистический режим сгнил за семьдесят лет, а этим хватило и пяти. И поэтому Васька Гущин и те, кто стоит за ним, имеют шанс. Раз, другой - не получилось, но в третий... Они цепкие ребята, я знаю, ох какие цепкие!

Они своего не упустят... Прольется еще кровушка на российских просторах, видать, никак без этого не обойтись.

Странное у меня сейчас положение - хорошо осведомленный человек со стороны. Маринка целое досье на Алферова собрала - страшно в руки взять...

Старается она сильно - видать, дорого стоит зека Монахов. Кто же столько платит? Еще несколько недель - и я смогу вытащить его из зоны. И что тогда? С Мариной буду в расчете... А потом? Рано или поздно я должен буду сделать выбор".

Лифт не работал, и Елизаров, тяжело отдуваясь, потащился на восьмой этаж по загаженной лестнице, отдыхая на площадках и пытаясь вникнуть в загадочные надписи на английском языке, коими были испещрены облупленные стены подъезда. На шестом этаже он столкнулся со своим соседом - изящный сухонький старичок привалился к стене и с болезненным выражением лица массировал левую сторону груди.

– Что, Никитич, прихватило?
– сочувственно спросил полковник.

– Да есть немного, - кивнул старичок.
– Ничего, сейчас пройдет.

– Хочешь, за валидолом сбегаю?

– Да брось ты, Володя, все уже, отпускает.

– Слушай, Никитич!
– спросил Елизаров.
– Ты же переводчик?

– Военный переводчик, - поправил сосед.
– Я когда-то военный институт иностранных языков кончал.

– С английского?

– И с английского тоже.

– Объясни ты мне тогда, что у нас на стенках написано. Как в подъезд захожу - каждый раз любопытство разбирает, а в словарь лень заглянуть.

– В словарь?
– усмехнулся Никитич.
– Не в каждом словаре найдешь...

Понизив голос, переводчик сообщил Елизарову точное значение "наскальных" надписей. Полковник округлил глаза и расхохотался.

– Лихо, лихо... завернуто! Слушай, а чего это они на английском-то?

– Образование своеобразно сказывается на наших соотечественниках, пожал плечами переводчик.
– У нас с тобой специфические соотечественники, Володя...

Когда поднялись на свой этаж, полковник попросил:

– Никитич, дай почитать что-нибудь на сон грядущий. Что-нибудь спокойненькое, а?

– Спокойненькое?

– Ага. К созерцанию располагающее.

– Заходи, сам подберешь.

"Н-да... Много книг и наверняка пустой холодильник, - подумал полковник, озирая более чем скромную обстановку маленькой квартиры.
– Эх ты, пенсия... военная! Скоро и мне".

Елизаров прошелся вдоль стены, сплошь уставленной книжными полками, библиотека действительно была богатая и подобрана со вкусом.

– Вот, пожалуй, - он снял с полки симпатично оформленный томик. "Философия киников".

– А... Ну да, на ночь как раз. Укрепляет...

Ночь застала полковника за чтением длинного нравоучительного письма Диогена Синопского какомуто Анникериду. Тема этого творения показалась Елизарову актуальной.

"...помни, что не кто иной, как я преподал тебе начала мудрой бедности в жизни. Старайся сам ее не утратить и не дай другому отнять ее у тебя. Ведь ясно, что фиванцы будут вновь приставать к тебе, считая несчастным. Но ты сам считай свои потертый шащ львиной шкурой, а палку - жезлом, котомку - землей и морем, кормящим тебя. И тогда в тебя вселится мужество Геракла, которое сильнее всякой судьбы. Помни, что благородная бедность истинный источник подлинного счастья. Кстати, если у тебя есть лишние бобы и, тем более, сушеные фиги, немедленно пришли их мне".