– Вам сюда!
– сказала Марина, распахивая перед Чернецовым дверцу лимузина.

Чернецов молча пожал Ямпольскому руку и сел в машину. Марина, придерживая дверь, заглянула в салон.

– Надеюсь, все условия контракта выполнены?
– спросила она.

– Да!
– последовал короткий ответ из машины.

– Оставшуюся часть суммы вы должны перечислить не позднее среды! сочла возможным напомнить Волконская.

– Получите завтра. Наличными. Вы хорошо поработали, благодарю.

– Надеюсь, я еще буду иметь удовольствие работать с вами, - заметила Марина потеплевшим голосом.

– Весьма вероятно.

Дверца "мерседеса" захлопнулась, мягко, почти бесшумно заработал мощный дизель.

– А нам, Витя, сюда!
– Марина подмигнула Ямпольскому и открыла дверь своей машины.

– Ну что, Марина, теперь мы в расчете?
– спросил Ямпольский, с удовольствием устраиваясь в удобном кресле, обшитом светло-серой, теплой на ощупь, кожей.

– Вполне!
– кивнула Волконская, запуская двигатель.

– Старик-то много порогов в департаменте обил!
– напомнил майор. Целых два месяца упражнялся!

– Кассета больше стоит.

– Ой ли? Небось кругленькую сумму седок из "мерса" отвалил?

– Хочешь узнать - сколько? Переходи ко мне! А что? Люди нужны. Толковые. Двадцать пять в год для начала положу, а?

– Заманчиво, конечно...
– протянул Ямпольский.
– Да жаль бросать-то! Закончим это дело, тогда поговорим. Если не передумаешь, конечно.

– Я-то не передумаю. А вот вы с Елизаровым с огнем играете, это точно!

– Поглядим, поглядим...

– Смотри, Витька! Обожжетесь вы сильно, чует мое сердце...

...Пассажир белого "мерседеса", сидящий справа от Чернецова, нажал кнопку на подлокотнике, и поднялось звуконепроницаемое стекло, отделяющее салон от водителя.

– Я рад вас видеть, капитан. Живым и, надеюсь, здоровым?

Чернецов промолчал.

– Несмотря на ваш утомленный и безразличный вид, я полагаю, вас все же интересует ваша дальнейшая судьба?

– Безусловно.

– Прекрасно. Интерес к жизни составляет смысл ее самой. Так вот. Сейчас мы приедем в Москву, и у вас будет четыре часа на отдых. Затем вы получите инструкции и документы и отправитесь в Варшаву.

Поездом. Оттуда вас доставят в Париж. На подготовку всех мероприятий, включая пресс-конференцию, уйдет примерно неделя. А потом - вы свободный и независимый человек.

– Сколько я получу?

– Около четырехсот тысяч долларов. И какойнибудь не слишком дорогой паспорт, скажем, венесуэльский.

– Не много. За одиннадцать-то лет! А если я откажусь выступать?

– Других вариантов предложить не могу. Четыреста тысяч - это четыреста тысяч, подумайте!

– А что мне делать потом?

– Можете вступить во французский иностранный легион или стать международным шулером - меня это не интересует. Единственное, что я вам категорически не рекомендую, так это возвращаться обратно в Россию сядете еще лет на пятнадцать.

– А если я захочу предложить свои услуги еще раз?

– Кому?

– Вам.

– Боюсь, это вам не удастся.

– Почему?

– Потому что меня не существует. И вам, кстати, это известно лучше, чем кому-либо другому.

IV. ПРИМИТЕ МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ...

Белый халат оказался маловат, и Степанов не стал натягивать его на мундир, просто набросил на плечи.

– Прошу за мной, - сказал дежурный врач и неторопливо зашагал вдоль длинного коридора с высокими сводчатыми потолками.

В этом отделении госпиталя Бурденко раненых оставалось уже немного чеченская война миновала свой пик. Тех, кого удалось подлатать, старались размещать в подмосковных санаториях и пансионатах. Многие не избежали голубоватого здания без окон на набережной Яузы - от госпитального морга траурные кортежи отъезжали регулярно, и спецроте городской комендатуры скучать этим летом не пришлось, много сотен холостых патронов сгорело в траурных залпах. Но кое-кто еще не определился между пансионатом и моргом. Валентин Кислицин как раз относился к группе колеблющихся.

Присев на пустующую койку, Степанов взглянул на закованного в гипсовый корсет друга и с трудом подавил тяжелый вздох.

– Здорово, Миша!
– прошептал Кислицин, скосив на капитана глаза, головы он не мог повернуть.
– Что, поздравить пришел?

Степанов кивнул. Слова поздравления прозвучали бы нелепо в такой ситуации, и он молча пожал холодную неподвижную руку Валентина, бессильно лежавшую поверх серого казенного одеяла.

– Быстро делаю карьеру, - так же шепотом произнес Кислицин.
– Алферов вчера приезжал...