– Да погоди ты, дай самой осмыслить, как все это сказать…

Вжимаю трубку в ухо. Злюсь. Ну как можно быть такой жестокой по отношению ко мне.

– Ну, Вероника! – подгоняю подругу, когда молчание между нами затягивается.

– Это в новостях показывали, Ась. Не знаю, что там и как, но … вчера девушку беременную на безлюдной трассе подобрали. Говорят почти замерзшую. Еле откачали ее. В коме лежит… – тишина.

Я не до конца понимаю, к чему клонит девушка.

При чем здесь я и беременная женщина? Почему вдруг Ника провела две параллели между нами? Ладно бы побеспокоилась за меня, будь у меня такой же срок, а так.

– … ребеночек тоже в реанимации, – продолжает надтреснутым голосом подруга. Чего молчишь, Ась? Ты меня слышишь?

– Слышу, но пока не совсем понимаю, зачем ты мне это рассказываешь?

Однако же ловлю себя на той мысли, что мне становится легче, я уж тут себе придумала разных ужастиков, а оказывается Вероника решила меня постращать городскими сплетнями.

– А ты так и не въехала, да? – неожиданно резко отвечает мне Ника.

– Если ты продолжишь и дальше говорить загадками, то извини, я сегодня не нацелена разгадывать ребусы. Что не так? Я не понимаю? – начинаю тоже злиться.

Я вообще не особо любила подобного рода новости. Мне всегда казалось, что у меня достаточно своих душевных переживаний, чтобы еще радеть за людей, которых я знать не знаю.

– Алиску нашли на трассе, – выдает Вероника.

– И?! Что за Алиска? Я ее знаю…. у, – последний звук просто выпадает изо рта, как будто у меня вылилась порция непроглоченной воды.

– Дошло наконец, – сухо интересуется.

Я некоторое время вообще ничего не могу сказать. Просто молчу. Осмысливаю слова, сказанные коллегой обвинительным тоном. На каком-то подсознательном уровне, сложилось такое ощущение, что в том, что случилось с Алисой, она винит меня?! Но почему?

– Дошло, – скупо бросаю в ответ. – Вероника, а ты почему в таком тоне со мной разговариваешь? – коллега молчит. – А, значит есть что-то еще, чего ты мне пока не сказала? – догадываюсь.

– Прости, Ась. Но я даже подумать не могла, что так все получится, – в голосе подруги слышу отстраненность, холодность.

– Вероника, мне перестает нравится наш разговор. Говори уже прямо, что случилось? Сейчас же! – последнее говорю еле сдерживаюсь, чтобы не закричать.

Нервы натянуты до предела, как и голосовые связки.

Да что вообще вокруг меня происходит? Что-то такое творится, но я этого почему–то не знаю?

– Эта женщина, моя клиентка, сказала, что Алису увезли подальше от города и бросили замерзать из-за каких-то долгов. А ведь Алиса тебе же должна с Вадиком …много… – голос девушки неожиданно срывается и тут я начинаю понимать, ухватывать суть разговора.

– Хм, Ник, я не могу поверить. Ты сейчас серьезно думаешь, что я могу быть причастна к этой истории? – с иронией в голосе спрашиваю, где-то надеясь в подсознании, что подруга сейчас наконец-то одумается и скажет, что бес попутал, что это все глупости но… нет… Вероника продолжает молчать. – Ты, видимо, забыла, что я в тот момент сама в больницу попала. Я была без сознания. У меня не было телефона. Да и вообще… зачем мне это! – за громкими оправданиями я не сразу слышу, что в динамике звучат короткие гудки.

Меня сковывает ступор. От шока я не знаю что и думать! Что предпринять?!

Рука, в которой зажат телефон, как безвольная плеть, падает вдоль туловища. Все внутри становится каким-то мертвым.

Шаркая тапочками по окрашенному в коричневый цвет полу, подхожу к дивану. И без сил падаю на него.

Откидываюсь на спинку, запрокидываю голову, закрываю глаза:

– Неужели Вадик выполнил свое обещание?! – глотая слезы бессилия, бормочу чуть шевеля вмиг пересохшими губами.

– Ася! Вставай милая, хватит хандрить. Пойдем за стол. Сейчас папа, придет, – подсаживается ко мне мама, проводит ладонью по руке от плеча сверху вниз. Гладит.

Я лежу на диване отвернувшись лицом к стенке. Не хочу ничего. На душе так паршиво, что выть хочется, но больше всего хочется побыть одной. Забыться, я так привыкла. Все проблемы. Все переживания. Все перерабатывать в себе. Выносить на всеобщее обозрение я разрешала себе только достижения…

Но сейчас мама права. Мне нужно начинать жить по-новому. Поэтому намотав обиду и боль на кулак, я направилась на кухню. Мама накрывала на стол, я же расставив посуду нарезала хлеб.

Отец поддатый, навеселе, завалился в кухню, как раз к тому моменту, когда мама разливала суп по тарелкам.

– О, дочка, а я думал, ты уже укатила обратно в столицу, – немного заплетающимся языком проговорил отец и проходя мимо родительницы ущипнул ее за попу.

Поморщившись, урозненно глянула отца. Женщина же:

– Валера. Ты чего такой веселый? Выпил что ли? – искреннее удивление скользит в ее голосе.

– Мать, ты что? За кого ты меня держишь? – отец усаживается за стол. – Нет кончено. Это меня с мороза разморило.

– Ну, хорошо если так, – мама делает вид, будто не замечает, настроение отца.