Избив всего себя так, что кожа горела огнём, Сорби огляделся. Кровососы, сложив крылышки, сидели повсюду: на стенах, на потолке, в складках занавески, на оконном стекла, на спинке дивана…

— О-о-о, придурка кусок, — простонал, поднимая окно, Сорби. — Не целый придурок, куда тебе до целого?

Вчера, распалённые вином и духотой, они оставили окно открытым, а тут полно воды, река рядом, вот кровососы и налетели на сладенькое. Ладно, Морлис, он вырос в степях, ему простительно, но сам Сорби? Предутренняя прохлада — самое время для мерзких тварей! Великий Тритон, как ты допустил, как разрешил существовать этой мелкой, но такой противной, такой надоедливой нечисти? Происходи дело на берегу Морсинки, Сорби только почесался бы и забыл. Возле мелкой речки и кровососы жили мелкие и нерешительные. Иной десять кругов вокруг тебя нарежет, всё место выбирает, куда бы присесть, да и уберётся восвояси.

Хлоп! Сорби стряхнул с ладони очередного незадачливого агрессора.

Не то здешние. Они и крупнее раза в два, и нерешительностью не страдают. Едва почуют добычу, сразу в атаку! Однако, не может быть, чтобы держатели Стального пути не предусмотрели ничего против этих кровососов!

Средство лежало на самом видно месте, и как Сорби не нашёл его раньше? Не до этого было, о девицах думал. Запалив ароматическую свечку, он уселся рядом и принялся с интересом наблюдать…

Тонкая струйка дыма устремилась к потолку. Запахло незнакомо, но приятно. Пение летучих пакостников изменило тональность, стало басовитым и каким-то нетерпеливых. Твари снимались с насиженных мест и одна за другой летели к дыму… складывали крылышки и сыпались вниз! Прошло не больше пяти минут, как воздух очистился и наступила тишина, которую нарушали только невнятные голоса, проникавшие сквозь толстое оконное стекло.

— Так вам и надо, гады, — мстительно сообщил насекомьим трупикам Сорби и отправился умываться. Увидят его такого сестрички Понг — взъерошенного, перемазанного кровью, позора не оберёшься.

Через пятнадцать минут он вышел из вагона. Укусы не зудели — найденная в умывальне мазь подействовала почти сразу, и Сорби мог уже спокойно обозревать действительность. А посмотреть стоило.

Рядом с местом их вчерашней пирушки стояла машина: трёхосная, с толстыми, словно раздутыми колёсами и длинным кузовом, в котором расположились с десяток кресел. Между кресел горбом выпирал круглый металлический блин примерно по колено высотой. От блина распространялось ровное и низкое гудение. Такое низкое, что у Сорби заныли зубы.

Возле машины стоял усатый человек в кожаной куртке и круглыми жестяными очками на лице. Вокруг него сгрудились парни и что-то с жаром выспрашивали, а человек с достоинством отвечал. Близняшки Понг стояли тут же. Они молчали, не задавали вопросов, но с интересом прислушивались к разговору. Завидев Сорби, они принялись таинственно шептаться и хихикать. Человек в куртке, наверняка хозяин машины, тоже заметил Сорби. Он что-то сказал, забрался на водительское место — и очарование дня разорвал неприятный, резкий гудок, от которого птицы, обсевшие окрестные деревья, всполошились и закричали такими же резкими голосами.

— Сейчас вас шестеро, — сообщил человек, — ждём ещё троих. Они приехали под утро, — пояснил он в ответ на недоумённые взгляды, хотя… какой смысл удивляться, если в тупике вокруг пилона появился ещё один вагон, на этот раз в цветах республики Паламут?

— Повторим для надёжности, — ухмыльнулся кожаный. Птицы, которые начали успокаиваться, разом сорвались со своих мест и полетели прочь, туда, где меньше таких громких и опасных двуногих.

Прошло минуты три, и из Паламутского вагона выбрались трое парней, заспанных и помятых.

— Все в сборе, — удовлетворённо сказал кожаный. — Рассаживайтесь, молодые господа, господин ректор ждёт вас. Нет-нет, вещи брать не нужно! Пусть полежат тут, их никто не тронет.

Холодно…

Фрок Гаспиа, шаркая, подошёл к окну, проверил, плотно ли прикрыты створки. Нет, никто в его отсутствие не открывал окон, не запускал в кабинет холодный утренний воздух. Почему же тогда так холодно? Почему мёрзнут ноги в мягких сапогах из валяной шерсти?

Ломило затылок, словно вышел в зимний день без шапки, зябли пальцы.

Гаспиа позвонил в колокольчик. Двери в кабинет тотчас открылись. Пятясь, в кабинет проник помощник, вкатил за собой столик на колёсах. На нём дымился кувшин с горячим отваром, на блюде — сало водяной свиньи. Мелко порезанное… Хороший мальчик Тубор, помнит, что ректору не разжевать большого куска.

— Спасибо, дорогой.

Кивком отпустив помощника, Гаспиа налил отвара в чашку, отпил глоток. Хорошо!.. Тёплая волна прокатилась по пищеводу, вызвав мгновенную испарину. Будь его воля, Фрок Гаспиа пил бы кипяток. Никогда не понимал, как можно употреблять тёплые отвары, а вот поди же ты… Лекари взбунтовались и крепко-накрепко запретили пить слишком горячее. «Будут язвы, — сказали они. — Будет хуже». Хуже… Что может быть хуже постоянного холода? Только старость.

Ректор Фрок Гаспиа понимал, что всё не просто так. Сердце работало нехотя, вяло проталкивая кровь по сосудам. Спасибо, что работало, не остановилось пока. На год или два его ещё хватит. Успеть бы.

С сожалением отставив чашку, Гаспиа взял из разложенных веером листов бумаги один, вчитался в неровные рукописные строчки. Ро Понг. Хорошая девочка, умненькая. И сестра ни в чём ей не уступает. Он вернул листок на стол. На сердце немного потеплело: не зря он внедрял расчисления в школах первой и второй ступеней, не зря унижался в канцелярии Ничтожнейшего, не зря вёл долгие разговоры со стариками из совета Мастеров, не зря подмазывал чиновников тирана. Вот он, первый набор на отделение расчислителей! Вот те, кто продолжит его дело, кому он сможет доверить…