Я тихонько замурлыкала одну из любимых песен мамы, она всегда пела её под гитару, если мы с родителями выбирались на природу.

Я вижу, как закат стекла оконные плавит,

День прожит, а ночь оставит тени снов в углах.

Мне не вернуть назад серую птицу печали,

Все в прошлом, так быстро тают замки в облаках.

Там все живы, кто любил меня,

Где восход — как праздник бесконечной жизни,

Там нет счета рекам и морям,

Но по ним нельзя доплыть домой.

Вновь примирит всё тьма, даже алмазы и пепел,

Друг равен врагу в итоге, а итог один.

Два солнца у меня на этом и прошлом свете,

Их вместе собой укроет горько-сладкий дым.

Возьми меня с собой, пурпурная река,

Прочь унеси меня с собой, закат.

Тоска о том, что было, рвется через край,

Под крики серых птичьих стай.[2]

Эльф обернулся и задумчиво посмотрел на меня.

— Красивые слова. Почитай мне поэзию твоего мира, — он наблюдал за тем, как позади далёких гор скрывался алый диск солнца.

Наизусть я, оказывается, знала не так много, и всё больше о любви. Однако эльф не привередничал, слушал с интересом, иногда переспрашивал какие-то слова. Больше всего ему понравились стихи Цветаевой «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес» и «Мне нравится, что Вы больны не мной», он даже попросил прочесть их дважды. Его до глубины души поразило, что в нашем мире есть женщины-поэты.

В итоге на ночлег мы так и остались на уступе, с которого наблюдали за закатом.

На ужин были секс и поэзия. Вот что значит спутаться с озабоченным эльфом-эстетом.

Утром небо затянуло сизыми тучками. На завтрак мы запекли фиолетовый картофель, и я начала немного скучать по бордовой ящерице. В сравнении с пустой картошкой она была не так уж и плоха.

— Скорее всего, эту ночь тоже придётся ночевать в лесу. Мы движемся медленнее, чем я предполагал, — сказал эльф.

— Придётся, так придётся, — флегматично ответила я, в который раз убеждаясь, что отсутствие выбора — это невероятное благо.

— Ты почитаешь мне стихи? — спросил он, когда мы начали спускаться с небольшого холма.

Вот ведь попался ценитель поэзии. Почитала, а куда было деваться? Он слушал внимательно и даже с трепетом. На каких-то местах останавливался и просил повторить. Да, такими темпами мы и завтра ночевать будем в лесу.

А затем он запел. Голос у него был сильный и ошеломляюще красивый. Мне даже неловко стало, что я до этого при нём позволила себе что-то намурлыкивать. Больше ни при каких обстоятельствах! Птицы заслушались, лес замер в восхищении, а я увлеклась и врезалась в дерево. Когда он остановился впереди, подошла и уткнулась лицом в его спину, чувствуя, как вибрирует его голос внутри. Это было настолько потрясающе, что можно было остаться без второго по счёту ужина.

Его пение пробрало до такой степени, что к глазам подступили слёзы. Песни были трагичные и полные боли: об изменах любимой. Видимо, личная драма наложила отпечаток, дав эмоциональную глубину. Я шла за ним, как привязанная, полная какого-то священного благоговения. К сожалению, петь на морозе долго он не мог, но этого и не требовалось.

С наступлением третьей ночи, я прижалась к нему настолько привычно, что мне уже начинало казаться, что прошлого не было. Зимний лес, эльф и фиолетовая картошка — были, а всё остальное только пригрезилось.

К обещанному Танарилом поселению мы вышли в районе полудня следующего дня. Высокая серая каменная стена тянулась насколько хватало взгляда. Искать ворота пришлось долго, но зато их открыли почти сразу после того, как мы постучали.

Внутри были люди, дома и пахло едой!

Лимар

Дежурство на воротах было неприятной, но неизбежной обязанностью. Коли поступил в Школу Магического Мастерства Ковена, изволь участвовать в жизни города.

Поначалу я, конечно, был поражён величием города-государства. Всё тут было самым современным, магию использовали во всём, начиная с оснащения ванных комнат и заканчивая приготовлением еды.

Сами камни здесь буквально пронизаны колдовством. Даже дома и заборы строились с помощью магов земли. До чего богато смотрелось! Можно, конечно, долго рассуждать о расточительности подобного подхода, но Ковен мог себе это позволить. Снаружи из-за стены постройки казались невзрачными и серыми, но стоило войти внутри — и Ковен раскрывался, сиял голубизной. Местные величали его Небесным Городом. Жили тут в основном маги. Наезжали и простые люди, что не обладали способностями и работали по контракту, но по окончании его срока им надлежало уехать из города магов. Находиться тут можно было только с личного разрешения Телиуса Араньяса, Главенствующего Архимага. Без его одобрения тут даже мухи не родились.