Последней, заперев входную дверь, упруго вошла Наташа.

— Девчонки, — мягко заговорил я, — никто ни в чем не виноват. Вы все старались на «четыре» и «пять». А уж если у нас не вышло в то воскресенье, так это мне надо ставить «двойку»…

— Неправда… — буркнула Зина.

— Правда, правда… Мне приспичило направлять нашу общую энергию, а надо было просто помочь тебе. Так, давайте-ка сядем в кружок… — я придвинул поближе к большому дивану широкое кресло, устраиваясь сбоку. — Наташа, ты со мной… — девушка втиснулась рядом, розовея. Успокоительно глянув на Риту, добился сладкой улыбки в ответ. — Алечка, поменяйся местами со Светой. Ага… Всё, беремся за руки…

Податливая Наташина ладонь легла на коленку, я накрыл ее своей пятерней, а пальцами правой ухватил Ритину руку.

— Сосредотачиваемся… Не напрягаемся… Зиночка, Дюха еще в Горьком?

— Ага! — вызвенело. — На "ГАЗе"!

— Нормально! Не забудь только — ты не отдаешь энергию, а забираешь ее…

Тимоша побледнела, серьезно кивнув. Прикрыла глаза трепещущими веками.

Я почти видел, как Сила гуляет по кругу, перетекает из тела в тело, вихрясь и бушуя, проступая порой мерцающей, переливчатой аурой. Никогда не говорил девушкам, что над их склоненными головками нежно сияют нимбы — так являет себя психодинамическое поле. Хихикать начнут, смущаться… Хорошо еще, что комсомолки, атеистки по определению…

Мои глаза закрылись сами, окончательно погружая на зыбкую грань между сознанием и подсознанием. Я чувствовал весь эгрегор целиком — ментальное слияние было приятным уже потому, что требовало абсолютного доверия и открытости. Но именно «души нараспашку» укрепляли наш союз, ибо никто не был отягощен злом, и не таил в себе «темной стороны».

Я улыбнулся психодинамическому резонансу — наши сердца пульсировали в такт. И вот оно…

Зина сразу взяла верное направление, фокусируя солидный выплеск. Мы с девчонками даже «зрительный ряд» уловили — перед нашим внутренним зрением проплывали смутные формы «газонов» и «Волг». Вот только Андрюха Жуков не о машинах думал, а свою возлюбленную вспоминал. Как Тимоша, голенькая и гладенькая, неторопливо вытирается полотенцем в ванной, смутно улыбаясь в запотевшее зеркало…

Зиночка тут же оборвала паутинку связи, но мыслеобраз запечатлелся ярко и четко, и был настолько окрашен нежностью, что эгрегор даже загрустил, будто завидуя. Тимоша зарозовелась, смущенно опуская веки, но тут же дерзко глянула мне прямо в глаза.

«Прелесть!» — подумал я, и девушка уловила мою мысль. И расцвела улыбкой.

— Столько энергии растратила! — воскликнула она, стряхивая излишнюю стыдливость. — Аж кушать захотелось!

— А давайте чайку? — Наташа неохотно выбралась из кресла, и поправила юбку. — У меня полный термос!

— А поехали лучше к нам! — воскликнула Рита. — Как раз «Наполеон» поспеет! Поехали! Миш, довезешь нас?

— Поехали! — встал я, подхватывая куртку.

— Вы езжайте, — засуетилась Наташа, — а я на метро…

— Нет уж! — я дружески приобнял девушку за талию. — Как-нибудь уместишься с Ритой на переднем!

— Ага! — подхватила моя с воодушевлением. — Будешь коленками сверкать. Он это любит!

— Чучелко… — вздохнул я.

Подав всем шубки, я выпроводил девчонок, и запер кабинет. Понедельник, конечно, начинается в субботу, но на сегодня хватит.

Уморился, однако.

Воскресенье, 22 января. Вечер

Москва, улица Кравченко

Ресторан «Гавана» числился в модных заведениях, хотя, возможно, не дотягивал до «Арагви». Чтобы сюда попасть, надо было столик заказывать. Ну, или выстаивать длиннущую очередь из голодающих и жаждущих. А швейцар, собака такой, мог еще и не пустить, даже если были места. Зато, сунешь ему рубль, сразу — добро пожаловать!

Альбине всё тут было внове, и перспектива просто так истратить рубля три, а то и все пять, казалась ей дикой. Но Марсела Огандо, однокурсница и кубинка, уговорила-таки Ефимову.

«Чика! — радостно вопила она. — Сессию сдали? Сдали! Будем кутить! Какие деньги, чика? Мой амиго заплатит!»

Ритмы самбы и сальсы заводили — и словно уводили в нездешние края. Улыбки, смех, оживленный говор… Суп «Перла-дель-Сур», мясо по-сибонейски, да под «Гавана клаб», девять рублей бутылка…

Выйдя на улицу, Ефимова еще долго ощущала мягкое покачивание, словно не тротуар ложился под каблуки, а палуба яхты. Перед глазами мерцали карнавальные огни, в ушах долгим вибрирующим эхом колотились барабаны…

Альбина вдохнула морозный воздух, и свернула на Кравченко, убыстряя шаг. Зимой рано темнеет. Прямо, как на Кубе…

Легкий хмель бродил в ней, изгоняя привычные страхи. Днем, когда светло, Аля не испытывала той тревожной робости, что сковывала ее в темноте. Казалось бы, ночные опасности должны пугать и на свету, но именно зловещий мрак вызывал тошную неуверенность, легко переходившую в панику.

«Может, все дело в неразличимости?» — задумалась Ефимова, споткнувшись. Она же не кошка и не сова, чтобы видеть во тьме! Что таится в сгущениях тени? Пустота? Или нечто?