Оля побежала напрямик, сквозь колючие кусты крыжовника и загребущие еловые ветви, уже хотела запрыгнуть, когда по броне срикошетили два патрона, пришлось прятаться за кормой. Все коленки ободраны, руки исцарапаны. Грязный приклад нагло упирался в бедро, теперь там будет синяк. Деревянное цевьё, кажется, превратилось в ежа. Сжимать его было очень больно, пальцы побледнели. Дождь не прекращал, громовые оскалы были оглушительнее пушечной канонады. Олю и Тоню ослепляли вспышки многочисленных молний, что ломаными путями достигали целей, раскалывая напополам даже вековые дубы. Оля прильнула спиной к броне, пытаясь отдышаться, к ней, вся зарёванная, обратилась Тоня.

— Ты в порядке?

— Ага, да. Да, жива.

Бандит ревел, как медведь. Очередной выстрел. Полуночное пространство рассекалось горячими болванками, как кисель. Таким тяжёлым стал воздух.

— Мелкие мрази! Черти, всех перебью!

— Оля, что делать?! Не лезть же под пули!

Мужик был в ярости, стрелял наобум, может, каждый третий дуплет попадал по танку. Дождавшись очередного, Оля высунулась. На фоне дома косой походкой к ним приближался едва заметный силуэт. Оля вновь вскинула винтовку и выстрелила пару раз в его сторону.

— Огрызаетесь? Не заберёте! Ни тогда, ни сейчас не заберёте!

Корпус принял на себя очередной удар! Тонкие бронеплиты 57-го из танковой стали стойко держали удар — только краска отлетала! А Тоня всё всхлипывала.

— Где он?

— Да не знаю я! Сумасшедший он! — у Оли с языка слетело тихое бранное слово.

Прилетела ещё пара болванок, уже правее, Тоня вскрикнула. Оля сжала винтовку ещё сильнее, поймать нужную мысль из водоворота было крайне сложно. Небрежно, пачкаясь о жирную землю, она начала перебираться за другой борт, попутно пальнув куда-то в сторону дома. Бандит продолжал истошно орать и материться.

— Оля, помоги!

— Да не кричи же ты!

— Сволочи! Не дамся! Всех вас до последнего перебью! Всё забрали!

Руки ноют от ссадин. Тёплая кровь сочится из царапинок, тошнотворно обволакивая зудящую от ран кожу, пропитывая собой белоснежную изорванную рубашку. Ноги не слушаются, голени покрылись синяками, а связки верещат от малейшего движения.

Наконец выдохнув, Оля выглянула из-за танка. Вспышка молнии на мгновение осветила окровавленную морду. Глаз выцарапан, руки в грязи. Мужик был метрах в десяти, даже не прятался. Трясущимися руками она попыталась спугнуть его, быстро выстрелив четыре раза, но он продолжал заряжать обрез.

Мысль сжигала изнутри. Никакие обещания не в силах были выстроить преград перед самим фактом отнятия жизни, но всплывающие в голове картины размежёванных мозгов, вытекших голубеньких глаз, рваных светлых волос, вспоротых кишок и голых костей приводили в чувство. Ненависть к нерешительности вызывала закономерную ненависть к себе. Оля отползла ещё чуть дальше, за левый борт.

— Всего три осталось. Этого достаточно, но… — Оля нахмурила взгляд. — Мало.

Она немного высунулась из-за кормы, и тут её щёку обожгла пуля. Правое ухо облилось резкой болью и теплом, а вся шея омылась кровью, что стекала всё ниже: на грудь и живот. Теперь не только рукава, но и вся рубашка стала алого цвета, а чёрные волосы моментально окрасились в тёмно-бардовый. Деревья содрогнулись под криком. Оля спряталась, рукой держась за место, где ранее была мочка уха и здоровая щека. По касательной прошло, чудом не задев челюсть и артерии.

— Оля!

Послышалась пара выстрелов из ТТ, они были гораздо тише прочих, совсем не похожи на гром. Совершенно иная стихия, которая в этом месте была чужеродной, не должна была появляться. Тоня стреляла хаотично, но мужик взвыл. Кажется, попала куда-то.

Визг подруги и её смелость образумили Олю — она дала крови спокойно течь. Боль, запах и тепло давали то, чего раньше не было — ненависть к слабости. Дождавшись очередного выстрела, Оля вылезла и с полной уверенностью взяла мужчину в прицел. Увидеть его теперь было не сложно.

— Не убьёшь! Трусы! Красное отродье! Житья людям не давали! Не возьмёте! — он залился прерывистым, заикающимся смехом, покачиваясь немного из стороны в сторону, попутно заряжая ещё пару патронов.

Оля нажала на спусковой крючок, пуля легла рядом с ногой — он не останавливался; она выцелила голень, но, из-за его косой походки, свинец лишь цапнул кожу; ещё один выстрел отправила в плечо — бандит наконец отшатнулся, успев, однако, зарядить и вскинуть ружьё.

Оля быстро сиганула вниз, когда ещё пара болванок пролетела в сантиметрах двадцати над её головой. Теплая кровь и боль заставляли моторчик работать изо всех сил. Тоня продолжала плакать, свернувшись калачиком. Вокруг свистят пули, грохочет гром.

— Патроны мне!

— Мне страшно!

— Я сказала — патроны!

— Не могу!

— Живее! — Оля вдарила окровавленным кулаком по борту танка, кровь с костяшек отразилась на бледные от злобы и страха щёки, вслед за этим прозвучал новый выстрел, уже в метрах пяти от девчонок.

Из рубки вверх вылетел магазин, успевший блеснуть в свете молнии на долю секунды. Тут же он упал в траву, где Оля быстрым движением схватила его и перезарядила винтовку, отбросив куда подальше пустой. Она встала в полный рост.