— Не обзывай себя, ты не виновата.

— Где крест вбивают, знаешь?

— Нет… А что?

— Значит, тут вобьём.

— Почему вообще крест? Зачем его ставить?

— Традиция церковная.

— Думаешь, она верующей была?

— Какая разница? Всё уже. Всё. Простое напоминание о месте захоронения.

Тоня угукнула в ответ и схватилась за увесистый крест. Девочки принялись вбивать его. Земля была достаточно мягкой, потому скорее вдавливать, нежели вбивать.

— Что дальше?

Оля вздохнула. Не хотела рыть ещё одну могилу, да ещё и для такого человека. Была уверена, что Миша так точно бы не сделал, а он определённо имел опыт в таких вещах.

— Я неподалёку речку видела. Хочешь?

— Да! Тогда я одежду захвачу, ты во что переоденешься?

— Что угодно хватай и мыло, попробую выстирать.

И правда, посреди дачного кооператива протекала речка. Ручеёк скорее. Глубокий, но не глубже метра. Не заросший, широкий, через него тут и там были перекинуты деревянные мостики. Тут один целый, там чуть подгнивший, а этот и вообще обвалился, кто знает когда. Оля в одном нижнем белье залезла в воду, только шею не окунала. Ступни сунула поглубже в рыхлый песок, а сама уселась на плоский камень. Теперь прохлада укутала всё тело. Сидишь вот так и все грязные, чёрствые, грубые мысли уходят вместе с потоком и листьями деревьев. Тоня тоже залезла, но по лодыжки, больно холодная вода была для неё. Она удивлённо взглянула на улыбающуюся Олю.

— Ты не простудишься так?

— Нет. Дай-ка мыло.

Оля схватила рубашку и штаны, начав полоскать их прямо в реке. От одного раза природа не сильно потеряет, да и мыло натуральное, чистое и 72-х процентное. Однако даже оно не способно было очистить вещи. Рубашка навсегда осталась светло-розового оттенка, а едкий травяной сок сделал штаны ещё более зелёными, правда другого оттенка. Оля вдруг обрызгала Тоню!

— И-и-и! Холодно же!

— А значит, меня можно было, да? Ха-ха, — Оля высунула язык, — Бе-бе-бе!

— Вот ты какая? Получай! — Тоня с силой шлёпнула по воде своей лёгонькой ножкой да так, что брызги окатили и её, и Олю с ног до головы.

— Хей! На мне бинты, нельзя на меня брызгать! — Оля резвым движением руки направила в сторону Тони стену воды, будто заклинанием.

— Хватит! Говорю же! Холодно!

— И! Ничего! Не! Холодно! — на каждую паузу она отмахивала от груди очередной сверкающий в свете утреннего солнца веер.

Тоня уже и забыла про холодную воду, зайдя в неё по пупок, утопая пальцами в речном дне.

— Я тебе покажу!

— Боюсь! Съешь небось, вон, смотри какое пузо!

— И никакое это не пузо! Нормальный живот…

— Ой, ладно тебе, шучу же, — Оля потянула сестру за руку, и та повалилась грудью прямо в ручей, — Бодрит?

— А-а-а! С ума сошла?! Если утону?

— Где утонешь? Тут и Кишка не утонет, во, смотри! Сидит на берегу и лакает.

— Ой всё, пойдём!

— Ладно уж, пошли.

***

Вся одежда на суше намокла. Оля и Тоня уселись на бережок, пытаясь отдышаться. Обе теперь чистые и счастливые. На дуле танка гордо развевались трусы, майки, штаны, рубашки и кое-что ещё, где благополучно сохли, а сами девчонки пошли набирать воды из старой колонки, что была покрыта синей облупившейся краской.

Закончив со всеми делами, забрав некоторые хозтовары и посетив в последний раз могилу, девочки вернулись к танку. Оля тихонько уселась, только голова ещё немного гудела из-за раны.

— Теперь можно в город ехать.

— Так, а что мы всё-таки искать будем?

— Наверное, Дворец Советов. На карте видела, как проехать. Никогда там не была, а сейчас даже зайти сможем, если повезёт.

— Круто!

Тоня видела Дворец Советов только на почтовых марках и по телевизору.

И снова, как в сотню раз до этого, без особых проблем двигатель затарахтел. Тоня теперь молча сидела в рубке, с нелепой ухмылкой уставившись на небо.

На добрые слова в свой адрес не скупись.

Я взгляд увидела, меня ты напугала:

По шее кровь твоя стекала томно вниз.

Но не бывать здесь празднику финала!

Спасибо! И плевать, что путь тернист!

Весна брала своё, Москва в этом деле не была исключением. Ранее повергающие в ужас результаты боёв сейчас совершенно не вызывали тревоги, страха или отчаяния. Природа с остервенением боролась с радиацией, приняв всё произошедшее, как соревнование, а может вызов, но в любом случае выигрывала, отвоёвывая место под Солнцем, в буквальном смысле. Куст прорывался сквозь ржавое днище грязной, зелёной «буханки», высунув свои размашистые, пышные ветки из разбитых окон. А вот, например, как боксёр, лиственница раскидала бетонные плиты порушенной малиновки, тянулась извилистыми тропами к Солнцу, возвышаясь над битым щебнем, бетонной крошкой, мазутом, стальными трубами и перегнившими под ней трупами, ставшими удобрением. Девчонки по странному стечению обстоятельств чувствовали себя здесь вполне нормально. Возможно, за почти десяток лет большая часть радиации действительно была поглощена землёй и растениями, а может, просто улетучилась, хотя это так не случается. Одно волновало, очень хотелось кушать и пить, причём постоянно.

Главным ориентиром в Москве был изваянный в бетоне и арматуре Ленин, что возвышался над любым другим зданием в городе на сотню метров.

Дворец Советов — величественное сооружение в стиле советского классицизма — сталинского ампира. Символ многочисленных побед социализма, расположенный на бывшем месте храма Христа Спасителя. От него паутиной по всей Москве расползались широкие проспекты. Тут восседали все важные шишки Советского Союза. Здесь же проводили совещания, собрания, съезды КПСС и принимали иностранных дипломатов. Высотой свыше четырёх сотен метров. Возвели этот проект за двадцать с лишним лет. Начали в 30-х, заморозили проект и разобрали на металл во время войны с нацистами в 40-х. Потом разморозили в 50-м и закончили уже в 71-м году. Даже сейчас, после бомбёжек, войны и разрушений Дворец Советов не переставал удивлять монументальной красотой.