Шрифт:
Дверь открылась после немощного пинка.
— Помочь? — прикасаться Тоня боялась, но чувство долга перед сестрой было сильнее.
— Сама дотащу. Лучше найди две доски для креста и подходи к тому месту на кладбище.
— Угу.
От дачных участков прямо-таки несли гнилью, какая бывает в яме для перегноя. Странно, что ни один в ту злосчастную грозу не загорелся. Пришлось порядочно прогуляться в поисках чего-то отдалённо напоминающего деревянный забор, но Тоня теперь не боялась.
Вот один из уцелевших домиков с садом. Маленький, пять на четыре метров. ДСП шкаф для одежды, столик. Жёлтый диван, старенький ковёр, а на стенах фотографии двух детей и их, судя по всему, бабушки с дедушкой. На этой же стене были и детские рисунки. На первом изображён был сильный мужчина артиллерист со снарядом в руках, а на втором девушка пилот. Позади, судя по очертаниям, был старый истребитель Як-7. Тоня, следуя примеру Оли, не стала копошиться в личных фотографиях, документах и вообще брать что-то без надобности. Вот только в коробке для инструментов были гвозди на пятьдесят, а молоток у девчонок уже где-то в вещах валялся.
Садовый участок. Пара могил. Пара крестов. Пара табличек.
12.03.1970 — 27.11.1979. Ковалёв Владислав Даниилович.
Совсем маленьким был. И из-за чего? Тоже от болезни?
07.04.1971 — 23.01.1980. Ковалёва София Данииловна.
И сестричка его тут. Ещё младше.
В желании отвлечься Тоня, потерев нос, обратила внимание на искомый деревянный забор и ухватилась за доски.
— Иди. Сюда! Дурацкая. Доска! — приложив недюжинные усилия и утопившись ботинками в грязь, Тоня вырвала одну доску из забора и отдышалась.
— И. Ты! Иди. Сюда! — вновь она упыхалась, но вырвала вторую.
Стальное лезвие лопаты упёрлось в землю, Оля с силой топнула по тулейке (крепление черенка). И так уже сотню с лишним раз. Она была спокойна сейчас, занимаясь любимой монотонной работой, закопавшись уже на полтора метра. В траве лежал кот, греясь под солнышком, недалеко был и завёрнутый в ткань труп. Тоня аккуратно положила две доски и подошла к сестре.
— Шея в порядке?
— Да, главное головой сильно не вертеть.
Оля стёрла пот со лба, выкарабкалась с помощью Тони и уселась на могильную скамеечку. Девочки стояли в тени размашистых и невысоких светло-голубых ёлочек, которые затесались между берёзами.
— Я, кстати, всё принесла.
— Подпили, как клин, пожалуйста, а то я устала. Ещё нужно будет на колонке воды набрать.
— А она рабочая?
— Должна быть, — Оля схватила бутылку и сделала большой глоток, — Вода заканчивается.
— А ты не будешь… — Тоня мельком посмотрела в сторону, где был дом женщины.
— Чего?
— Да, ничего. Пойду отпилю.
— Не знаю, что там о загробной жизни, но её я обязана похоронить. А тот, — Оля выдохнула.
— Извини.
— Всё хорошо. Перегрелась просто.
Ножовкой по металлу пилить деревянный забор не самое приятное удовольствие, к счастью, сама доска была старая, так что Тоня быстро управилась. На глаз она набросала, как подпилить большую в форме клина, чтобы вбить в землю, благо вдоль волокон работать легче. Оставалось лишь прибить две друг к другу. Удар за ударом и два ржавых гвоздя были забиты так, что кончики их показались на оборотной стороне длинной доски. В конце концов, для первого, и Тоня надеялась последнего, креста — сойдёт.
Оля с неохотой перевела взгляд на простыню. В приседе схватила тело и подтащила к месту будущего захоронения.
— Может тебе всё-таки помочь?
— Не надо, — Оля говорила уверенно.
Безжизненное тело повалилось в могилу на сырую землю. Оля снова схватила лопату и принялась закапывать.
— Тоня.
— Да?
— Ты хочешь и того похоронить?
— Не знаю. Тебе решать.
— Мне? Всё мне решать. И как бы сейчас Миша поступил?..
— Он же солдат, не думаю, что он бы стал волноваться о каком-то бандите.
— Наверное. Знаешь, у него такое мерзкое лицо было, въедающиеся в память. Что-то про коммунистов орал, но что ему женщина сделала? А мы?
Тоня присела на заросший бордюр.
— Он же вором был, его не смогли перевоспитать, он мстить пошёл и опять сел. Нашёл сам себе врага и всё.
Оля закидывала тело землёй. Жирная, хорошая. Не рассыпалась. Тяжёлыми комьями летела в могилу, билась об окровавленную ткань.
— Не смогли перевоспитать… Так если человек не хочет перевоспитываться, его разве заставишь? И красные тут при чём? Ничего не понимаю и тебе вот голову пудрю, дура такая.