– А зачем?
– Вопрос звучит равнодушно.
– После всего? Я не знаю... Нет... Потом, если... Если я все-таки уеду... Вы же сами сказали о слухах...

– Хорошо.
– Федор, не выходя, открывает ему дверцу.
– Снимите повязку. Мы приехали.

Ефрем Борисович сдирает с глаз черную тряпку. Федор видит в зеркальце, какие затравленные у него глаза. Затем осторожно опускает ноги на землю, как инвалид, которому еще предстоит заново учиться ходить.

Артюхов дает задний ход и, разворачиваясь, видит, что тот по-прежнему стоит посреди улицы. Нелепая худая фигура в жеваном костюме с развевающимися на утреннем ветру волосами.

"Граф Монте-Кристо", - усмехается Федор, набирая скорость.

Глухарь, одетый под счетовода из фильмов тридцатых годов: сапоги, белая полотняная фуражка и такой же полукитель, - а в общем-то, это его выходной костюм, сидит в задней комнатке фотоателье на Сретенке, разглядывая развешанные по стенам снимки жизнерадостных пухлых младенцев и счастливых молодоженов.

Он давно не наезжал в Москву. Город поразил его своими изменениями: обилием иномарок, рекламой, роскошными вывесками кабаков и магазинов. От самого вокзала он шел на Сретенку пешком, порядком утомился и сейчас хотел лишь одного - напиться крепкого чая, так хорошо действующего на него в жару.

Открылась дверь, откинулась занавеска и вошел его старый кореш Серега Киселев, с которым пришлось вкалывать на лесоповале под Ухтой немало годков. Серега лыс, вертляв, но еще крепок и жилист, он улыбается, обнажая рот, полный стальных коронок.

– Ну, Глухня, вот сюрприз так сюрприз! Не ожидал, что выберешься из своей норы.

– Врать не буду, - после приветствий и всяких необязательных слов говорит Игнат, - нужда привела.

– Я лавочку закрыл, - откликается Серега, которому уже, наверное, за семьдесят, но он - Серега для Глухаря, который помнит его юнцом.

– Это хорошо. Чайку бы...
– замечает Игнат.

– Может, домой ко мне поедем?
– предлагает старый друг.
– Там хозяйка раскинет стол...

– Нет, - качает головой Игнат.
– Мне до вечера обернуться надо. Животина ждет. Лучше бы вы ко мне на молочко собрались. Я пристройку кирпичную поднял, спать есть где теперь.

Они говорят о домашних делах, о родственниках и знакомых, пока Серега ставит электрический чайник, достает из холодильника хлеб и сыр.

– Я тут тоже кое-что принес.
– Игнат вынимает из старой брезентовой сумки огурцы, вареные яйца, большой пакет ранних яблок.
– Все свое, - хвалится он, - а яблоки хозяйке отнесешь, скажешь, от меня.

Чай пьют со смородиновым листом и травкой мелиссой, тоже привезенными Игнатом. И все вспоминают, перебирая по очереди, ушедших друзей и братов.

– Ты не слыхал?
– вдруг спрашивает Игнат.
– Племяш погиб у меня... Недавно.

– Кто же это?
– удивляется Серега.

– Да что он родня мне, мало кто знал... Славка Кротов.

– Крот?
– Киселев поражен, его узенькие татарские глазки становятся еще уже.

– Да, он... Сгубили парня ни за что ни про что... Заботливый был, меня за отца почитал. У него своих-то уж никого не осталось, померли.

– Так ты из-за этого приехал?
– догадывается Серега.

– Из-за этого, - хмурится Игнат.
– Москва мне колом в зад - вот как нужна! Я без нее обхожусь, а вот она без меня...

Он замолкает, а друг терпеливо ждет продолжения.

– Здесь беспредел заломал, - твердо говорит Глухарь, - кое-кого на цырлы и на четыре кости поставить надо. Свои на своих пошли.

– А ведь говорят...
– начал было Серега, но Глухарь останавливает его рукой. Он налил себе еще крепчайшего чаю, подул с шумом, отхлебнул.

– Туфту несут, - вздыхает он.
– Ты мне лучше проясни: кто такой Мирон и кто в этом ихнем бардаке "Золотое руно" тянет мазу за беспредел, западло? Как они приканали к тому, что верх взяли оборзеловка и отрицаловка всех честных правил?

– Ты отстал. Глухарь, - невесело смеется Киселев.
– Нравы сейчас иные.

– Ты мне про нравы пургу не гони, - сердится Игнат.
– Я фалую развести макли не западло, а за порядок. А не так будет, то друг друга под корень изведем.

– Тебе, Глухарь, ни до "Руна", ни до Мирона не достать, - уверенно говорит Киселев.
– Да там и не Мирон главный. Что знаю - расскажу, но вот затея твоя поставить их на цырлы - пустая. За ними армия амбалов и "быков". В порошок сотрут. Ты, старый "вор в законе", фраер против них.

– А ты расскажи, - вдруг хитро улыбается Игнат, - я ведь не ломом подпоясанный, у меня башка на плечах есть. Помозгую, глядишь, свои подходы найду.

– Ну, смотри, - качает головой Киселев.
– Я тебя предупредил...