Шрифт:
– Валюша, хорошо, что ты пришла. Посиди пока тут, прими документы…
– А у вас что, опять идея?
– Именно.
Замдекана убежал. Вошедшая с первого взгляда не понравилась Немайн – совершенно взаимно. Было в ней нечто нарочитое, которое часто воспитывается в мелких служащих, решивших – сдуру или по веской причине, неважно, – что карьера закончилась, не начавшись. И которых слегка распустило начальство. То ли выражение лица, то ли осанка – то ли тон и выбор слов в двух фразах, – а историю болезни можно заполнять. В бульоне офиса эта болезнь не так опасна для окружающих – и то зависит от того, на какой должности обретается больной. Если он получит хоть какую работу с людьми – пиши пропало, и работа не пойдет, и люди нервы истреплют. Но вот в учебном заведении… Там, где будут люди, у которых все впереди и над которыми мелкое чудовище обретет свою маленькую власть. Та, у кого жизнь не получилось, над теми, у кого получиться может. Самое обидное, что в такое крысообразное нормальный человек превращается подчас очень быстро – месяцев за шесть, а то и меньше. Лечение припоминалось одно – направить на производство, да там, точно по определению Ильфа и Петрова, «загнать в бутылку». Если болезнь удавалось прихватить достаточно рано – и следа не оставалось. Или оставалось – в виде склонности изредка болезненно цапнуть словом. Немного виновато и почти по‑дружески. Но эта девушка, похоже, болела несколько лет – да и случай ее относился не к техническим наукам, там было проще. А тут… Неважно, насколько хорош голос у девочки – она не нашла себе работы. И осталась при кафедре. Бумажки перекладывать. При этом наверняка еще и приняли кого‑то с курса в магистратуру… И этот кто‑то работал рядом, на такой же должностишке, но имел перспективу. А потом ушел – то ли на сцену, то ли в преподавание. А она осталась. Без перспективы. Когда ученик превосходит учителя – у последнего есть утешение. А когда выпускники год за годом обходят вот такую бедолагу, а она к ним руку не приложила – наоборот, гадила? Как могла – по мелочи, по крайней мере – обычно. Вот тут и уходят остатки совести, и начинается партизанщина. Когда ни одна возможность сделать подлость не упускается. Это по отношению к средним студентам. Хвостистам такое существо иногда даже сочувствует – но если возможность хороша, бьет все равно. Лучшим же гадит самозабвенно… Немайн попыталась представить пути исцеления. А ведь индустриальный метод, наверное, сработает… В оперу не возьмут – загнать в рок‑группу да погонять с туром по Сибири. Чтоб пусть второй голос, третий – но пела. Впрочем, может не помочь. Далеко зашло. Если вот сейчас эта дуреха дуется на непонятную ушастую гостью уже за то, что нужно будет принимать документы – вероятно, неизлечима. И ведь снаружи – почти человек… Немайн вернулась к анкете. Дата рождения – 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа – возраст. И что писать? Честно – четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно – несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…– Не грызите, не ваш.
Немайн подняла голову. Как ее назвал замдекана? Валюша. Плохо назвал, Валюша это мягкое и объемистое, а тут ежик в джинсах. Причем концлагерный ежик. Припомнилось оброненное как‑то знакомым биологом понятие – «еже‑час». В этом, оказывается, измеряли количество энцефалитных клещей в лесу. Сколько их за час на ежика осыплется…
– Не буду.
– А поздно. Уже испортила. И заразила.
Скорее заразилась, раз тут такие змеи…– Выпишите счет, оплачу. И кстати, на сколько лет я выгляжу, не подскажете?
– Думаешь, уши прицепила и вечная эльфийка? Судя по глупости, ты и школу не закончила…
Этого было довольно. Немайн припомнила: Клирик закончил в семнадцать – и то, потому что пошел туда на год раньше остальных детей.
– Не закончила, значит, – пробормотала под нос Немайн и вписала в графу «Возраст» цифру 17.
Место рождения: Ирландия, Мунстер. Немайн фыркнула. Похоже, у нее паспорт сиды. А впрочем, кто еще может светить на фотографии такими ушищами? Тут в паспорте буковки вдруг пересобачились, запись «год неизвестен» исчезла, вместо нее четко обозначилось: 2020. Оставалось пожать плечами и продолжать.
Образование: высшее техническое. Два диплома: основной и магистра логистики. Немайн с интересом заглянула внутрь – а вдруг там имя Клирика? Но нет, все в порядке, для полного счастья страничка на английском. Такие дипломы выдавали иностранцам. Но недурное ж образование у семнадцатилетней! От удовольствия уши провернулись вперед и назад.
– Девушка, не хулиганьте.
Немайн снова подняла взгляд. Ну, брюнетка жгучая – и крашеная, колец на пальцах нет, хотя по нынешнему времени это ничего не говорит, возраст – ровно полдороги от осознания себя женщиной до последнего приступа молодости. Почти красива – если бы не обиженное выражение лица. И вокруг глаз уже появилось, а кремами и масками не злоупотребляет. Считает себя еще молоденькой. А потом, когда стервозная красота станет собственными следами, поздно будет. То ли дело Анна! Как‑то успевает – и всегда успевала, чуть не с детства. Так и выглядит – в седьмом‑то веке – моложе, чем ей дали бы в двадцать первом…
Объеденный стилус бежал по анкете. Семейное положение – не замужем. Специальность – могли бы и не писать, но – вокальное искусство, подготовительное отделение.– У тебя какой голос определили? – спросила вдруг «ежиха».
– Сопрано.
Если совсем точно, то колоратурное сопрано.– Тогда тебе тут нечего делать. Сейчас только один преподаватель не калечит сопран. Но он не берет группу на подготовительном. Никогда. Если не дура – забирай документы…
Ее, возможно, и правда испортили. А может, просто надежда на то, что слабый голосок подрастет, не оправдалась. Но…
– И который не калечит?
«Ежиха» назвала имя. Немайн впервые слышала. Хотя… Клирик не слышал, видел. Этой фамилией были подписаны спецификации по проекту… Да, купол под Северным полюсом.– Это он с «Рубина»?
– Да. Но он не берет подготовительных групп…
Немайн широко улыбнулась:– Спасибо тебе. И принимай документы.
– Дура…
Сзади зашелестела дверь. Замдекана.– Ну что? Все готово? А тот преподаватель, я тебе говорил, конструктор, он здесь как раз. Уговорили поступающих на подготовительное послушать, другой член комиссии заболел… Так что пойдешь сегодня, через час. Я бы, кстати, тебя за одни дифуравнения в уме взял, но я сам баритон, и учить получается тоже только баритонов. Черт его знает, почему. А этот… Но он обычно групп на подготовительном не берет – хотя и уговаривают. Так что… Готовься.
– Я… Мне распеться надо.
– Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.
– Здесь не класс, – отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось. – Хочет распеваться – пусть ищет свободную аудиторию.
– Ну, Валенька, – взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят. – Ну вдруг из меня что‑то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…
Собственно, она могла просто заявить, что замдекана главнее, встать в позу и начать петь. Клирик, пожалуй, так бы и действовал. Могла отправиться поискать свободный класс. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула – снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.