Шрифт:
А проповеди стали более успешными – люди сходились со всей округи. Священник отнес это на то, что ежевечерние евангельские чтения Августины не только зародили в душах дополнительную крепость веры, но и породили вопросы в умах, ответы на которые и должна давать пастырская проповедь. Был не прав: ходили на него. Посмотреть и послушать человека, который взбирался на холм Гвина и вернулся в незапачканных штанах. Который, не будучи учеником сиды, слышал ее пение и остался жив и доволен. Очень мудрый и могущественный человек. На такого стоит посмотреть. А если уж удастся понять – совсем хорошо!
Письмо почти закончено. Осталось прибавить последнюю новость. «Напоследок – забавное. Немайн велела разослать письма ко всем соседним правителям с извещением о новом государстве, приветствиями и добрыми пожеланиями – и написала их по‑камбрийски. Разумеется, их переведут! По крайней мере, в Мерсии и Хвикке. И если „Хранительница правды“ будет переведена точно по смыслу, то „Владычица Холма“ будет выглядеть титулом или епископским, или императорским. В зависимости от воли человека, что будет переводить письмо…» Жар кузни Лорн ап Данхэм чувствовал безо всяких термометров. Он даже не знал, что это такое – но по тому, как светится расплав в тигле, мог сказать многое. Вот и теперь он следил за тем, чтобы температура оставалась ровной. Не позволял себе отвлечься ни на вздох – чтоб подмастерья не испортили столь тяжко давшуюся работу. А заодно и двадцатилетней выдержки слиток железа. Один из самых старых, которые заложил сам Лорн. Тронуть переданные два дня назад друидом‑кузнецом слитки полуторастолетней «выдержки» он не посмел, памятуя, что сварить сталь в печи нового типа он может, а вот расплавить – нет. Главным его достижением была печь – почти такая же, как печи Неметоны, только маленькая. На один тигель. А потому пришлось многое придумать – как подвести воздух от мехов, например. Но вот уже не в первый раз свое место занял тигель, только теперь ему жариться долго и очень точно. Лорн и сам толком не знал, на что он надеялся. Просто приметил, что сталь, пробывшая в тигле дольше и при более тщательном слежении за температурой, выходит лучше. Вот и решил выжать из себя все, на что способен. Надеясь на то, что сталь оценит искусство и нужду. Ведь слитку должно быть крайне почетно оказаться перекованным в первый меч Британии, новый Эскалибур. Кому‑то сида его вручит? А еще капризность нового угля! На каменном угле работать Лорн умел, но кокс оказался значительно привередливее, загорался с трудом. Пришлось его уважить древесным углем, тут и кокс не выдерживал: как это, плавка без меня? И разгорался ярче и жарче запала. Но древесный уголь горит быстро, очень быстро и проседает, открывает тигель. И тут нужно подсыпать кокс – быстро, еще быстрее, иначе расплав нагреется неравномерно. При этом есть опасность тигель задеть. И даже опрокинуть! Лорн догадался забрасывать топливо в печь в мешочках – ткань сгорала мгновенно, остальное распределялось кочергой. После этого подмастерье начинал качать меха медленнее, а Лорн следил и, не сознавая того, считал и чувствовал каждый взмах, уменьшая поток воздуха к более долгоживущему топливу потихоньку, следя, чтобы пламя не задохнулось, но и не опьянело. Ориентировался по цвету топлива, огня и по пышущему от печи жару. Собственно, в этом и заключалось искусство – отбирать у пламени воздух, понемногу, понемногу, и не забывать его кормить. Уже через полчаса в печи плавало Солнце. Щедрое и злое, как и положено божеству – маленькому, сотворенному самим Лорном. Бог сотворил человека в подобие себе и человека наделил способностью творить подобие, свое и Божие – в жидком пламени, исходящем полупрозрачными языками… Лорн сделал знак: раз языки огня полупрозрачны, значит, подачу воздуха можно еще немного уменьшить. И еще… Лорн чувствовал, что в тигле уже жидко, но нужно дать железу и чугуну время. И не передержать, чтобы вместо стали не вышло железо. Это было как‑то связано с силой поддува – и Лорн снова уменьшил тягу, на этот раз совсем чуть‑чуть. Важно и вовремя отдать приказ прекратить дутье совсем. Закрыть печь, заложить кирпичами из тигельной глины. И – ждать. Потом – ковка, равномерный прогрев перед закалкой. И, наконец, вот он – мрачный красавец, иссиня‑черный клинок с тонким серебристым узором. Такого лучший кузнец Диведа еще не видел. Стало понятно – он все‑таки нашел способ изготовить уникальный клинок. Но уж больно сурово тот смотрелся. Как вещь, как оружие – хорош. Но как символ… Не сразу Лорн вспомнил, что этот – только предтеча. И возможно, вышел таким именно из‑за обиды на мастера, который не пожалел искусства, но не отдал ни души, ни крови.– Тебя надо бы разбить или перековать… – сказал клинку Лорн, разогнав восторженных подмастерьев пить пиво. – Но я не посмею. Ты ранний Его предшественник. И возможно, враг. А теперь я даю тебе имя по цвету твоему – «Ди». И спрячу тебя подальше от дурных глаз.
И, тщательно завернув клинок в промасленную ткань, полез в подпол. Прятать. Чтоб не пошли по городу слухи о новом великолепном мече. Лорн не заметил, что из ветвей ивы за ним внимательно следит дочь лекаря Альма. Стоило кузнецу уйти, рыжая немедленно проникла в опустевшую мастерскую и полезла в подпол. До того кузнец никогда не прятал свою работу. А значит, интересно! Развернула – и обомлела. Такой красивой стали Лорн не делал никогда. Даже на хирургические инструменты.
Альма осторожно спрятала клинок обратно, клянясь про себя – никому‑никому! Ни словечка! Только матери. И Бриане. А еще нужно сказать братьям – им же в поход! Который, конечно же, приговорят старейшины‑сенаторы. Тут ее мысли перескочили со старших на младшего. Хорошо, что Тристан сбежал. Так напросился бы в поход, да и пора уже. Но Неметона с Эйрой теперь королю не подчинены! Может, не пойдут. А если и решат повоевать, так хорошенько присмотрят за братиком, не то что собирающийся идти с войском отец. У которого всегда наперво работа. Зато Майни успевает все!
Дэффид пребывал в отличном настроении. Теперь, когда главные решения приняты, в городе осталось всего по одному старейшине от клана, хотя сенаторов избрать не успели. Совет, прозванный Мокрым, вдруг усох и из стоголосой говорильни превратился во вполне приличное совещание из четырнадцати душ, включая председателя. Впрочем, количество душ намеревалось расти: приезжали представители тех кланов, которые на Совет не успели или сочли участие в старинной церемонии за блажь. Их встречали сурово, но справедливо, и Дэффид с удовольствием чеканил: «Нет налога – нет представителя». А налог брали не простой, а с возмещением. Мол, вы опоздали, а мы тут за вас работали. Извольте оплатить. Комнаты и пропитание – нет, а вот общие расходы по содержанию Совета – да. А Дэффид потом разделит возмещение между теми кланами, что уже заседают.
Сумма получалась, на фоне греческого контракта, небольшая, но получать деньги – не отдавать, это куда как приятней. В результате «Нет налога – нет представителя!» возглашали чуть не хором. В кои‑то веки и горные кланы, и равнинные, и прибрежные в чем‑то согласились друг с другом!
Дома тоже все было хорошо. Кейр и Тулла управлялись с хозяйством, хотя зоркий глаз Глэдис оказывался пока совсем нелишним. Зато сам Дэффид как‑то незаметно превратился в посетителя – да еще и самого важного. Кругом хлопотали дочери – правда, не все. Немайн отправилась осваивать пожалованные королем земли – холм в устье реки Туи с округой, – и Дэффид очень надеялся, что морской воздух пойдет младшенькой на пользу. Да и Эйре стоило развеяться, уж больно много работы на ней висело, пока младшая дочь валялась в беспамятстве. Опять же, где мастер, там и ученик, так что Эйра тоже отправилась на Кричащий холм. И арфу с собой забрала. Недели две по вечерам было тихо. Потом привезли новый инструмент. Снова мучения настигли трех дочерей! Глэдис припомнила, что занятия в свое время прервали, чтоб не искушать Немайн. Очень уж ей хотелось подпевать простеньким мотивчикам. Так что теперь Гвен, Эйлет и Сиан по часу в день бренчали – и выходило не так уж и плохо. А Туллу муж спасал. Сказал: пусть жена лучше трогает струны его души. А что означает: «струны души», не сказал. Харальд же, норвежский скальд, который любые кеннинги читает, тоже уехал с младшей.
Осталась одна забота – женихов отгонять да следить, чтобы приворотное никто не подсыпал. Тем более что Хозяин заезжего дома Гвента как раз прислал письмо, в котором намекал на пользу союза семей. Дэффид раздумывал: старшие сыновья у того женаты, и наследник дела объявлен.
За дочерей, которые вне дома, беспокоиться не приходилось. Осень, конечно, но Немайн по нраву строже монашки, а денег на строительство доброй усадьбы Дэффид выделил достаточно. Даже и накинул сверху – на новый мангонель. Реку и правда нужно закрыть. А силу, которая может победить Немайн при осадной машине, двух десятках работников и двух викингах‑телохранителях, представить не получалось. Разве вот собрать всех саксов в кучу… Так ведь не дойдут, передерутся.
А потому оставалось пить пиво и продумывать, кому и что сказать завтра. Рядом, как и обычно, пристроился африканец Эмилий. Который удивительно быстро перенял правильные обычаи: ел мясо с овощами, запивая пивом, да еще и прочих новых людей критиковал. Впрочем, совершенно безобидно. «В Камбрии будь камбрийцем», – повторял он и с удовольствием копировал местные ухватки. Например, манеру есть вилкой не только из общего котла.– Очень аристократично, – объяснял. – Мне нравится! Все высокородные в Константинополе от зависти удавятся, что не они придумали. А кто сорвется – закажет десятки вилок всех размеров, придумает каждой специальное назначение: одна для рыбы, другая для фруктов. Все, конечно, будут из серебра и золота… И те, у кого будут из золота, в очередной раз начнут задирать нос перед теми, у кого из серебра. Они ведь все неродовиты, на самом деле. Добрый солдат может стать императором – на этом стоит Рим последние пару столетий. Но из‑за соседства с персами слишком много желающих показать, что уж они‑то происходят не от низов. Иные даже выводят себя от языческих богов. Если бы им хватало наглости, и от Христа бы выводили. А поскольку все это – подделка, то пыжатся и придумывают странное. Впрочем, и надуваться толком не умеют, а то, что они пытаются выдавать за странное – скорее дурацкое. В вилке же, например, есть простой практический смысл – я не трогаю кушанье руками, а потому всегда могу предложить другу отведать из своей тарелки. А то и врагу – если заподозрю, что он меня пытается отравить. Впрочем, для вас, бриттов, предрассудки тоже характерны. Например, имена богов.