Подхватив увесистый чемоданчик, прихваченный фельдшером, я повёл её к Кириченко.

— Что скажете, доктор? — спросил я, после того, как женщина закончила осмотр.

— Я не доктор, а фельдшер! — поправили меня и тут же добавили:

— Скажу, что ранение серьёзное — в госпиталь везти нельзя, может умереть по дороге.

— И что делать? — нахмурился я, боясь услышать ответ.

— Что делать?! Что делать?! — пробурчала медик. — Операцию делать прямо здесь и сейчас.

Видя, что я уже открываю рот, она устало улыбнулась и произнесла:

— Ты, милок, не беспокойся! Не смотри, что я обычный фельдшер. Всё, что надо сделать, сделаю. Почитай всю мировую, а потом гражданскую прошла, столько вашего брата заштопала… не счесть.

— Как вас зовут?

— Матрёна Алексеевна, — удивлённо сказала она.

— Матрёна Алексеевна, спасите его, пожалуйста. Мы ради вас всей милици всё, что попросите, сделаем!

— Не надо ничего делать, касатик. Просто помолись, даже если неверующий.

— Обязательно помолюсь, — кивнул я.

— И славно. А пока ступай, своими делами займись. Ты ж неспроста тут с товарищем оказался.

— Хорошо, Матрёна Алексеевна. Если что-то от меня понадобится — зовите, я поблизости буду.

— Ступай! Даст бог, справимся сами, так Анюта? — женщина посмотрела на дочь.

— Справимся, — ответила она. — А другие раненые есть? Вас самого не зацепило?

— Я в полном порядке, а другим ваша помощь точно не нужна. Пока не нужна, — на моих скулах выступили желваки, когда я вспомнил о связанном Карумидзе.

Пусть в Кириченко стрелял не он, но наверняка всё делалось по его указке.

Чтобы не мешать милейшей Матрёне Алексеевне, я вернулся в дом и продолжил осмотр своих «пациентов».

Итак, что у нас есть: три покойника — граждане Быков, Василий Садатирашвили и ещё один, у которого при себе документов не оказалось, но в его национальности сомнений у меня не было. Про Быкова пока сказать нечего — скорее всего обычный перекуп краденного, а вот остальные — явные уголовники, причём с ещё дореволюционным стажем.

И вряд ли они промышляют ворованными курточками. Нет, тут что-то ещё, более глобальное и серьёзное, такой народ на пустяки размениваться не станет.

Исходя из рода занятий Быкова логично предположить, что к нему пришли не с простыми руками, а с чем-то, что понадобилось сбыть.

Карумидзе, носивший красивое имя Шалва, продолжал пребывать в отключке, поэтому на контакт не шёл. Но это пока. С учётом той войны, что они здесь развернули, запоёт соловьём, чтобы лоб зелёнкой не намазали.

А если Кириченко умрёт…

Я содрогнулся и сразу стал отгонять от себя эту мысль. Ни хрена, он выдюжит. Матрёна Алексеевна дело знает туго, вон у неё какой опыт полевой хирургии — кого хочешь с того света достанет.

Через четверть часа поисков я нашёл то, с чем к Быку пожаловала троица уголовников: небольшой дорожный баул, доверху набитый банковскими билетами в один червонец. Каждая купюра обменивалась в Госбанке где-то за тысячу сто сорок совдензнаков. Если прикинуть сумму в червонцах, выходит, что в чемоданчике лежит целое состояние.

Я, конечно, не эксперт в области фальшивых денег, но вряд ли бы эти грузинские орлы потащились к Быку с настоящими купюрами. Готов поставить всю получку в заклад — в бауле лежат фальшивки, которые Бык должен был распространить по своим каналам.

Не надо быть Эйнштейном, чтобы понять: это дело вместе с Карумидзе у меня заберут смежники из ГПУ. Но я не стану сильно упираться — у меня и других забот по горло. Мы до сих пор ещё не взяли налётчиков на типографию, а гнездо фальшивомонетчиков пусть разыскивают чекисты. Надеюсь, у них хватит совести и такта отметить и наше «скромное» участие в операции.

Была и ещё одна находка, на секунду поднявшая моё настроение — красивая курточка Сары, за которой мы собственно и пришли сюда с Кириченко. Кто ж знал, что милицейская рутина приведёт нас к такому исходу.

Послышался чей-то стон. Я обернулся на звук.

Карумидзе приходил в себя, сейчас он сидел и непонимающе глядел в мою сторону.

Я взял табурет и подсел к бандиту.

— Что, Шалва, говорить будем?

— Ты кто? — Его взгляд никак не мог сфокусироваться на мне.

— Твой шанс ещё какое-то время задержаться на этом свете. Быстров — уголовный розыск.