— Да уж. — Стряхнув капли с тарелки, мама засовывает ее в металлическую сушилку для посуды. — Твой Юра все не очень, — еще один вздох. — Думали, перспективный, а он… Главное, чтобы он при мне не пил. А то ведь я не ты. Я ему скалкой хребет переломаю.

— Мама, не лезь, пожалуйста, я сама разберусь. Только орать будет громче.

Скомкав полотенце, мама сердится.

— Жанночка, я тебе так скажу: если мужик дорогу потерял, ему надо показать направление. Помнишь, твой батя одно время увлекался, так я его быстро на место поставила. Выгнала в одних трусах на мороз и все сигареты в унитазе искупала. Он с тех пор боится. Знает, что на улице жить плохо.

— Я не такая, как ты, мама. Я не умею.

Вся моя жизнь — сплошное метание.

— Умеешь не умеешь, а бороться с этой заразой надо. Тетя Люда твоя с десяток бутылок в унитаз вылила, прежде чем дядю Севу уму разуму научила.

Поворачиваюсь к окну и смотрю вдаль. Держусь за спинку стула.

— Я разводиться решила. Вот он сейчас на симпозиум свой съездит. Методичку презентует. И скажу ему, что с меня хватит.

Проблемы, накопившиеся как снежный ком, давят на горло, и я начинаю плакать. Беззвучно. Лишь редкие капли текут по щекам. Мы с Юрой когда-то были очень близки. Куда все ушло?

— Ну разрушить-то легче всего. У вас же сын.

— Не могу его видеть больше. Не люблю его.

— Милая, любовь это такая штука. — Мама подходит ко мне сзади и обнимает со спины. — Сегодня люблю, завтра не люблю. Главное — он отец твоего ребенка. И вы же жили хорошо первое время. А как Миша батю любит. Несмотря ни на что. Вчера, когда он из Протвино вернулся и конструктор привез, Мишка даже с температурой его складывал. Глаза горели от восторга. Батя есть батя. Все ему прощает.

Меня снова захлестывают эмоции, и я с трудом сглатываю по-прежнему стоящий в горле ком.

За спиной звонит телефон.

— Какая-то Алла тебе звонит, ответь.

Мама отходит к раковине, а я громко дышу носом. Я знаю эту Аллу, она сейчас свалит с пар и прикатит сюда, если я не отвечу. Мы вчера кое-как поговорили. Но он такой напористый и настойчивый.

— Что за Алла, на работе кто-то новый?

— Да, это методист, она только из декрета пришла и просит помочь разобраться.

— Понятно.

Отворачиваюсь. Сбросить будет слишком подозрительно.

— Привет. Я сейчас не могу говорить. Сын болеет.

На том конце громкое дыхание. От этого знакомого звука по телу тут же ползут мурашки. Непроизвольно закрываю глаза и вспминаю его горячие поцелуи на моей шее.

— Почему не можешь? — встревает мать. — Поговори с человеком. Объясни, что делать. Может, что-то важное. Ты когда из декрета вышла, много соображала? Там мозги от пеленок как ряженка. — Включает воду посильнее, звенит чашками.

— Я скучаю.

Медленно перевожу взгляд на мать. Уйти в туалет, чтобы разговаривать с коллегой в туалет — это самое тупое, что можно придумать. От звука его голоса по телу разливается горячее тепло. Он мое лекарство. С ним я забываю о проблемах. Слезы тут же высыхают. Вроде бы и страшно, но от мысли, что у меня есть он, такой запретный плохой мальчик, на душе становится хорошо.

— Я тоже. Просто надо пойти к секретарю и сообщить ей, что тебе не выплатили премию. Она сообщит в бухгалтерию.

— Не хочу секретаря. Я хочу тебя.

— Сейчас не время. Может быть, через неделю.

Непроизвольно облизываю губы и снова смотрю в спину матери.

— Я сдохну, — тяжелый мужской вздох на том конце трубки.

— Если какие-то проблемы, всегда все спрашивай у секретаря, а когда я вернусь, мы еще раз поговорим, и я разложу все по полочкам.

— Это я тебя разложу на столе, когда ты вернешься.

От его хриплого тембра ноет грудь и тут же жарит внизу живота.

— Ладно, Алла, пока.

— Алла?! Очень мило, — густой смех.

Кладу трубку. И дрожащими руками убираю телефон подальше. Меня будоражит его внимание. Несмотря на гору проблем, это отвлекает. Я бы хотела прижаться к нему, обнять… Чтобы стало легче.

Я так и не вышла на работу. Только Мише стало немного легче, как пришло время ехать на ту самую международную научно-практическую конференцию, которой меня попрекала Саня. И раз уж моя мама все еще гостила у нас дома, Миша остался с ней, а Юра изъявил желание ехать со мной.

В дороге он вел себя как ни в чем не бывало. А я старалась поменьше общаться. Слушала аудиокниги и думала о своем.

Нас, как супругов, конечно же, поселили в один номер, с большой двуспальной кроватью.

Юра ужасно воодушевился, посчитав это знаком и шансом для нашего примирения. Он назвал это: «Научно-практический медовый месяц».

Что может быть прекраснее? И ужаснее для меня.

Надо было сказать раньше. Но Юра назначил столько важных встреч. Запланировал пообщаться с огромным количеством людей.