— В триста третьей.

— А карта?

— В ординаторской осталась. У меня на столе первая лежит. Лада Воронцова.

— Поняла. Не беспокойся, я все сделаю.

Она ушла, а я сел обратно на диван. Да уж, немного передохнуть мне не помешает…

— А в школу вы в нашем штате ходили?

Я начала уставать от странных вопросов этого мужчины. Он представился психиатром… Зачем они вызвали его? Я что — похожа на психа? Хотя… может, и похожа. Вряд ли я выгляжу сейчас здоровым человеком. Да и являюсь таковым очень вряд ли. Что физически, что морально от прежней меня почти ничего не осталось. Только боль и оболочка для нее — мое переломанное тело.

Зачем я только выжила? Чтобы слушать эти дурацкие вопросы и терпеть этот унизительный для меня осмотр? Может, они меня еще транквилизаторы заставят глотать, как ненормальную.

— Я не…не хочу общаться, — ответила я, уткнувшись в одеяло носом. Повернуться на бок почему-то было очень трудно, и я могла отвернуть от доктора лишь голову.

— Я понимаю, — сказал мужчина приятным, баюкающим голосом. Он говорил со мной на английском, но я, конечно, прекрасно его понимала, ведь мы эмигрировали в США когда я была совсем маленькой. — Но побеседовать мне с вами необходимо — ведь сделана заявка от вашего лечащего врача доктора Старкова.

— Прекрасно, — вдруг стала злиться я. — Так вот кто меня считает ненормальной и подослал вас?!

— Да, заявку на осмотр вас специалистом-психиатром сделал доктор Старков, — повторил спокойно мужчина. — И я также считаю, что вам необходима наша помощь.

— А если я скажу, что мне она не нужна?

— Ваш лечащий врач считает иначе. Я — тоже. И чем быстрее вы пойдете нам навстречу, тем быстрее придете в себя, вам станет легче.

— Приду в себя?! — попыталась я сесть на кровати. С трудом, но у меня это вышло. Почти, я полусидела на подушке. Видимо, от злости. — Вы вообще карту мою открывали? Я ребенка потеряла… Понимаете? Ребенка? Как скоро после такого можно прийти в себя?!

Я сама не заметила, как по щекам побежали новые дорожки слез. Ну зачем они со мной говорят об этом? Напоминают, снова лезвием по сердцу режут… Впрочем, я вру сама себе — мне и не удавалось забыть об этом, даже на краткий миг. Даже во сне я вижу снова все это… Как меня осматривает врач, потому что больше боли я вынести не могла, как созывает бригаду врачей на экстренную операцию, как я слышу их разговоры пока еще не уснула от наркоза… Они говорили о том, что умерший плод следует удалить, все почистить, иначе я тоже умру. Обсуждали, сколько дней я терпела боли, когда поняла, что ребенка больше не стало. Понимала, но отпустить просто не могла. На что я надеялась, не знаю… Возможно, Старков не так уж и не прав, что мне нужен психиатр…

— Милая девочка, — присел доктор напротив меня, поставив стул у кровати. Его синие глаза, умудренные опытом, смотрели словно в самое сердце. — Ты пережила большую потерю. Я прекрасно понимаю это. Только мир не остановился. Ты продолжаешь жить, тебя спасли — значит, тебе еще рано вслед за твоим малышом. У тебя есть родители, которые переживают, не спят ночами и очень ждут своего ребенка домой. А он капризничает, не хочет лечиться и помочь самой себе.

— Для меня…этот мир остановился, — пробормотала я, крепче сжимая одеяло кулаками, чтобы не начать рыдать во все горло. Рома, наш ребенок… Эти боли в теле… Очень больно. И внутри, и снаружи… Никакими таблетками этой боли не запить. Что может понимать этот доктор? У него дети не умирали. Надеюсь…

— Ты не одна такое пережила, милая, — ласково, почти по отечески говорил со мной доктор. Он даже перестал меня так злить, как в начале своими глупыми вопросами, которые казались мне настолько неуместными здесь и сейчас, что я просто молчала или отвечала однозначно, сухо и коротко. — Есть и сотни, тысячи других женщин. И большинство с этой болью справились, научились жить дальше. Построили новые отношения, дождались нового чуда.

Нового чуда… Это он о ребенке?

Я не могу пока думать о других детях… Они как будто все ничего не понимают!

Я прикрыла веки, чтобы отгородиться от доктора. Еще сильнее закуталась в одеяло, чтобы по максимуму ничего не слышать. С трубками, которые подключили в моим рукам это сделать было не очень легко, но как смогла… Когда же он уйдет? Когда они все оставят меня в покое?

— Мы хотим тебе помочь, — продолжил говорить он, не получив от меня ответа. — Я выпишу тебе таблетки, и…

— Я не псих! — заявила я.

— А это и не таблетки для психов, как ты выразилась, — пояснил доктор. — Это просто хорошее успокоительное. Тебе станет легче.

Я промолчала снова. Что тут говорить, когда они все здесь за меня решили?

Одной таблеткой меньше, одной — больше… Может, хоть отравлюсь?

— Значит, я передам рекомендации доктору Старкову.

Я продолжила смотреть в стенку. На доктора больше не реагировала, словно никого в палате больше и не было, кроме меня и медсестры палаты интенсивной терапии.

— Поправляйтесь, Лада, — сказал он и отправился на выход. Слава богу. — До свидания.

Да вот хотелось бы надеяться, что никакого свидания у нас больше не состоится…