Спустя минуту глаза Верка хитро заблестели, а губы растянулись в торжествующей улыбке:

— Полагаю, я могу разрешить твою проблему. Служит у меня один паренёк, конюх. Честный малый, работящий, и жена как раз вот-вот разродится. Только бедствуют совсем: четверо детишек, пятый на подходе. Представь, как непросто прокормить такую ораву. Полагаю, за хороший гонорар они согласятся посодействовать полиции.

Корнут выпрямился на стуле. Если конюх со своей женой действительно согласятся, то лучше приманки и не придумаешь. Главное, чтобы потом не пошли на попятную.

— Передай им, я готов заплатить любую сумму, — выпалил Корнут. — В пределах разумного, конечно. А если дело выгорит, ещё и премию выдам.

Как бы осквернённые ни были похожи на нас, свободных людей, ни в коем случае нельзя забывать, чем они являются на самом деле. За безобидной внешностью такого ребёнка в первую очередь скрывается опаснейшее существо, способное уничтожить любого на своём пути. Только строгое воспитание в страхе и преклонении перед свободными позволяет сохранить контроль над осквернёнными…

…Как показал опыт, особи старше десяти лет, не росшие под надзором Легиона, перевоспитанию не поддаются, а потому подлежат немедленной ликвидации. Эти крайние меры необходимы как для внутренней безопасности Легиона, так и для безопасности граждан Прибрежья.

Выдержки из устава Осквернённого Легиона

С последним месяцем осени пришёл первый снег. Твин неторопливо возвращалась с дневного поста, по дороге любуясь сказочной красотой замка, его уютными двориками, изящными скульптурами и вековыми деревьями, спящими под пушистым белым покрывалом.

В свете редких электрических фонарей снег искрился и переливался, будто самоцветы на пальцах знатных дам. Остановившись в одном таком пятне мягко-золотистого света, Твин задержала дыхание и принялась изучать кристальный узор снежинки, пойманной на ладонь. Хоть что-то радует глаз…

«Постой-ка, а это ещё что?!» — казалось, снежинка тоже сложена из кирпичей, точь-в-точь, как стена напротив кабинета казначея, разве что только прозрачных. Проморгавшись, Твин присмотрелась и судорожно выдохнула: ну и привидится же всякое!.. Эти сраные камни где попало уже мерещатся.

Всё же в терсентуме жилось куда веселее. Там хоть на охоту отправляли, на выпас, в конце концов, да и с собратьями не заскучаешь — то и дело что-то вытворяли. А ещё там был Керс… Как же его сейчас не хватает! Увидь он, каким стал Слай, быстро бы его в чувство привёл. Семидесятый настолько зациклился на себе, что ничего вокруг не замечает. Ему совершенно плевать, каково ей сейчас, а тут ещё и Харо со своей унылой физиономией. Жизнерадостностью он и раньше не отличался, а теперь совсем ходит точно смерговым дерьмом обмазанный. Чёрт, да ещё немного — и сама станет такой же!

— Что там?

Чуть не вскрикнув от неожиданности, Твин обернулась и сердито посмотрела на Харо, подкравшегося со спины. Лёгок на помине!

— Знаешь, мне и Слая хватает с этими его внезапными появлениями!

— Думал, ты меня видела. Так что там у тебя?

— Смотри, какая красота! — она вытянула ладонь.

Харо мельком глянул на уже подтаявшую снежинку и равнодушно пожал плечами.

— Да уж, с чувством прекрасного у тебя явно нелады.

— Какой есть, — буркнул он. — Как прошёл твой день?

Изобразив предельную сосредоточенность, Твин принялась загибать пальцы:

— Завалила несколько смергов, погоняла псов, потом воронов… Чёрт, Харо, будто сам не знаешь! Стояла и втыкала в кирпичи с утра до вечера.

— А я сегодня целую сотню метров прошёл! От кабинета до соседнего. И обратно.

Твин присвистнула:

— Да ты счастливчик! Это же целый забег на дальнюю.

— Угу.

Она понимающе улыбнулась. Их жизнь превратилась в сплошной поток кирпичной кладки, разбавленный периодическим тасканием по замку за кем-то из высокородных. И счастье, если этот высокородный проявлял хоть какие-нибудь признаки жизни, а не просто запирался у себя в кабинете, принимая весь день посетителей, как это делает казначей.

Только теперь она поняла, насколько повезло Слаю и остальным гладиаторам. В сравнении с подпиранием стен изнурительные тренировки казались настоящим приключением. Подумаешь, полдня понапрягаться, зато потом свободен как ветер! И ни брезгливых тебе взглядов, ни пренебрежительного тона, ни терпения до обеденного часа, когда вот-вот уже в портки наложишь, а отойти облегчиться ни в коем разе, иначе голова с плеч.

Но самое страшное Твин начинала осознавать только в последние дни: а ведь это продлится до конца её жизни. И никакого проблеска надежды она не видела, как бы ни старалась. До последнего вздоха ей придётся тенью слоняться за свободными и пересчитывать в уме камни у стены напротив. Если, конечно, не сойдёт с ума раньше.