Я задумчиво смотрел на Милу — она сидела, обхватив себя руками, нахмурившись, и нервно покачивала ногой, не замечая этого. Трудно представить, что она чувствует. Мила даже не знала своих родителей, прошло столько лет, но она так и не стала воспринимать эту ситуацию легче. Мне ли ее судить? Все, что связано с детством, имеет над нами слишком большую власть.

Хозяин дома вернулся в гостиную, мы просмотрели документы. Увидев дату покупки, Мила схватила меня за руку:

— Через два месяца после моего рождения…

Я успокаивающе погладил ее по руке. Мила, зачем ты копаешься в прошлом? Почему бы вместо этого не подумать о будущем?

Вздохнув, девушка поставила кофейную чашку на столик. Я видел по ее глазам — она этого так не оставит.

Попрощавшись с обитателями особняка, мы поблагодарили их за помощь и вышли на улицу.

— Мы с тобой думаем об одном и том же? — спрашиваю я Милу.

Я надеялся, что мы поговорим, и я смогу убедить ее оставить прошлое в прошлом, но девушка не захотела разделить со мной свои печали:

— Да, но пожалуйста, давай не будем об этом! — просит Мила расстроенно.

Что она надеется узнать? Что все это недоразумение, и ее мама жива и здорова? Ничего хорошего она не узнает, это очевидно. Какова бы ни была правда, она ничего не изменит, только еще больше ранит ее. Я вздохнул. Все, что происходит с Милой, отражается на мне. Ее печаль — это моя печаль. Эта поездка совершенно перестала меня радовать.

Девушка сидела на пассажирском сидении, уставившись перед собой невидящим взглядом. Мне хотелось успокоить ее, сказать, что все будет хорошо, но я промолчал. Чем ей помогут пустые слова и ничего не значащие обещания?

Я припарковал машину во дворе гостиницы, мы обошли здание кругом, возвратившись на улицу Баумана.

— Куда теперь? Есть планы на сегодняшний день? — спрашиваю я.

— Может, закажем еду в номер? — неуверенно предлагает Мила.

— Конечно.

Вернувшись в комнату, поужинав, мы так там и остались. Включили телевизор, выбрали фильм повеселее. Это было бы мирное, почти семейное времяпрепровождение, если бы не тревожное, печальное состояние девушки. И все равно… все равно, я был почти счастлив. Сейчас, когда она была рядом, в моих объятиях, грустная и рассеянная, я чувствовал, что нужен ей. Она обнимала меня, и каждый раз от этого мне становилось тепло и приятно на душе.

Знаю, я эгоист.

На следующий день Мила стала еще рассеяннее, чем была до этого, она плохо спала, у нее пропал аппетит. Поддавшись моим уговорам, она немного поела, а потом выпила столько кофе, что я удивился, как у нее не появилось мышечного тремора.

Мне было тяжело за этим наблюдать. Я предложил ей прогуляться, и она согласилась, хоть и без особого энтузиазма.

Сделав круг по городу, вернувшись на набережную, мы уже собирались зайти в ресторан, но в этот момент у меня зазвонил телефон. Звонил Иван Николаевич — как ни странно, они нашли совпадение, дело женщины, труп которой был выловлен в реке восемнадцать лет назад. Я не хотел говорить этого Миле, но все же сказал:

— Они нашли… кое-что.

Не знаю, был ли у меня выбор.

Побледнев, как полотно, девушка посмотрела на меня расширенными от страха глазами.

— Мила, нам не обязательно идти туда. Давай вернемся в Петербург, забудь обо всем этом! — я сжимаю плечи Милы, пытаюсь ее убедить, но вижу по глазам — она не отступит, чего бы ей это ни стоило.

— Нет, я должна узнать, — в ее голосе слышится спокойствие и несгибаемое упрямство.

Я вызвал такси, назвал адрес полицейского участка. Мила, Мила! Она сидела рядом со мной в машине, бледная и несчастная, похожая на потерявшегося ребенка. Несмотря ни на что, девушка по-прежнему стойко, упрямо держалась за эту странную идею — выяснить все до конца. Мне это совсем не нравится. Если она сейчас находится в таком состоянии, то что же с ней будет потом?

Мое сердце переворачивалось в груди.

Я не могу выносить ее страданий, это все равно, что наблюдать, как мучается ребенок, даже хуже.

Проводив Милу до кабинета Ивана Николаевича, я пожал ему руку и представил их друг другу. Посмотрев на меня с пониманием, он протянул мне тонкую папку с делом. Раскрыв ее, я сразу понял — Мила не должна этого видеть. Я сам не из слабонервных, но даже мне было тяжело смотреть на эти фотографии. У ее мамы были волосы, точь-в-точь, как у Милы, золотистые, кудрявые. Но тело…

Ужасное, покрытое синяками тело, обезображенное долгим пребыванием в воде.

Если бы это была Мила… я бы не смог пережить ее смерть. Сглотнув, я закрыл папку и, положив на стол, придавил ее сверху рукой.

— Мила, ты не должна смотреть на это! — я вкладываю в свой голос всю твердость, на которую способен. — Где они ее обнаружили?

— В Казанке, возле самого устья.

Мила, не отрываясь, смотрела на папку. Моя девочка, пожалуйста, не мучай себя больше! Но не чувствуя, не воспринимая моих мысленных призывов, девушка вцепилась пальцами в торчащий край.