От близости животного было так хорошо, будто конь делился с ним своей доброй светлой силой, помогая окончательно прийти в себя. Бренн обхватил голову жеребца, нежно подув ему в ноздри. Тот ответил жарким выдохом.

Бренн уже несколько раз поднимался по старой скрипучей лестнице в комнату Дуги поболтать и понаблюдать за ним, как за своим пациентом. Слава Синдри, Дуги стало заметно легче — отек с шеи, век и языка почти сошел, да и следы от «поцелуев» медуз на побледневшей коже потеряли пугающую багровость. Как придет в себя окончательно, так сразу начнет хвастать перед девами своими шрамами, полученными в схватке с ядовитыми гадинами, — посмеивался про себя Бренн, прихлебывая из кружки холодный вишневый компот.

Кроме Дуги, никто в семействе Ри не обсуждал его злоключения в Доме Правосудия, никто не спрашивал о пережитом во время проверки на яджу, будто опасались даже тени того горя, которое могло обрушиться на всех, если бы Бренна признали виновным. Похоже, даже думать об этом никому не хотелось — прошло и прошло, теперь все должно вернуться к прежней уютной и понятной жизни. Но Бренн сразу почувствовал, что в Русалке за него искренне переживали. Тетушка Улла, не скрывая облегчения, принялась усиленно его кормить, папаша Мартен чаще награждал его крепким хлопком по плечу, едва не сшибая с ног, Пепин довольно лыбился, а маленькая Герда украдкой пихала в его ладонь свои сокровища — то липкую конфету, то красивое стеклышко. Дрифа то и дело бестолково топтался рядом, удовлетворенно мыча. Одна Мелена ходила недовольной, стиснув пухлые губы, и вообще не смотрела на него.

— Правду сказать, с одного бока я уж и не чаяла, что вернешься ты из этой дыры, — вздохнула старая Ойхе, — а с другого бока — твердо знала, что увижу тебя целого и невредимого… Слава Жизнедателю, помог… не бросил в беде старуху… — Сидя в кресле, она щурилась, глядя на пламя свечи, продолжая что-то бормотать. Бренн уже засобирался домой, но на выходе из Русалки его перехватил Мартен. — Мож, к вечерку-то заместо Дуги малость поможешь в зале, — он почесал бровь, — а то народу на День Рассвета подвалит немерено… сам понимаешь…

Чуть помешкав, Бренн кивнул. Он совсем забыл о том, что сегодня Бхаддуар празднует знаменательный день… Полтысячи лет назад именно в этот день назад светлая прионса Маф развеяла по ветру прах своего отца — короля-урхуда Чарлага, и Эпоха Раздора сменилась Эпохой Рассвета… Ну, да, а сейчас он живет в Эпоху Процветания… и ведь не поспоришь — Лаар действительно процветал, затмевая своими богатствами и могуществом и соседнюю Арианию, и прочие государства на Востоке, Юге и Западе… Пепин, похоже, больше всех обрадовался, что Бренн согласился остаться на ночь в Русалке — теперь ему не придется одному корячится, помогая и на кухне, и на дворе, и в зале. В обычные вечера хватало троих подавальщиц, но сегодня народу в трактир набьется как собак нерезаных, по выражению Мартена…

К концу дня Бхаддуар накрыла такая духота, что даже на заднем дворе возле открытых жаровен с мясом и рыбой находиться было невмоготу. А к вечеру трактир гудел, шумел и гремел, источая сытные запахи вкусной еды, эля и крепкого пота. Фигуры пьяных гостей тонули в сизом табачном дыму, подсвеченном оплывающими свечами, хотя все окна и двери были распахнуты настежь. Гул голосов смешивался с воплями дудки, наигрывавшей веселые мотивы под удары табуреля, а они сменялись простыми мелодийками на трехструнном жиге, которые обожали и мореманы, и торговцы.

Благодаря умениям старой Ойхе, блюда в Пьяной русалке пользовалась всегдашним успехом, и потому в таверну часто заходили студиозы из простолюдинов, матросы, местные торгаши, ремесленный люд и караульные, что стояли на Межпортовых воротах. А иногда, к неудовольствию папаши Мартена, появлялись даже благородные обитатели Розстейнар. Молодые пресыщенные нобили от скуки рыскали в кварталах Грайорде в поисках грязных драк, где можно потешиться кровью худородных, не опасаясь попасть за решетку, и чистых дешевых хуср из Веселых домов.

Душный вечер незаметно перешел в душную ночь. Мартен велел поставить дополнительные столы и лавки снаружи, где дышать было легче. К утренним звездам с моря потянуло соленой прохладой. Свечи колыхались на ветру, и тени танцевали на стенах старой таверны.

Бренн уже захмелел от нескольких кружек холодного пива, и его слегка качало. Он выходил в зал с двумя кружками эля, когда сильная рука уже до маковки нагрузившегося гостя отшвырнула его с дороги и он упал на спину, облившись с ног до головы. Грубое, но вполне себе добродушное ржание сопровождало его попытки подняться на липком полу, — похоже, долгожданная свежесть подарила всем благодушное настроение. Дернув встопорщенными усами, папаша Мартен неодобрительно посмотрел на разлитое пиво и мокрого Бренна, но лишь снисходительно крякнул, и враскачку направился к стойке. Забежав в спальню братьев Ри, Бренн скинул промокшую рубаху, надев безрукавку Пепина. Он была ему велика и болталась на шнуровке, но зато под нее залетал ветерок, охлаждая потное тело.

Дело шло к рассвету, и народу поубавилось, когда внутрь ввалились четверо богато одетых молодых вооруженных мужчин в компании двух молоденьких хуср. Лицо одного из благородных господ — светлокудрого, высокого, в шелковой рубашке с серебряной нитью — было прикрыто черной полумаской. Виден был лишь красивый рот с белоснежными зубами. Лицо папаши Мартена посмурнело, и он тут же велел Дрифе освободить от местных гуляк лучший стол у открытого окна — трезвый зоркий глаз трактирщика немедля разглядел и перламутровый блеск кружев на манжетах, и сверкание драгоценных камней на ножнах коротких мечей. Стол опустел мгновенно — никто не подумал возражать огромному, как тролль, порху-вышибале. Все знали, что миролюбивый Дрифа приходит в ярость, если возражают его хозяину.