— Прости, — быстро заговорила появившаяся гостья. — Не «похвастаться», тут серьёзное дело. Но да, нужно срочно уходить отсюда, только без магии. Есть куда?

— Есть, — Скорбная сестра начала одеваться — очень быстро, что для женщины означало «минут пять, ну ещё пять, ну полчаса, не больше». Но получаса, конечно же, ей не дали — дежурный маг ковена женщиной не был и возник в квартире уже через пару минут:

— Кого я вижу! Н’дия! Мы так и знали, что вы вернётесь. Следуйте за мной, — он говорил на эггла, не допуская и мысли, что феи могут не понимать его.

— Между прочим, мы на земле р’тена, — огрызнулась Б’дана, продолжая собираться.

— Да нет больше никаких р’тена! — маг глумливо улыбнулся. — Эггла всегда добиваются своего, пора бы вам наконец это усвоить! Так даже лучше — сами ушли, не пришлось руки пачкать. Ну? Пока предлагаю сдаться добровольно.

— А то что? — иронично посмотрела Н’дия.

— А то сейчас появится весь ковен, и с оружием! Даже если вас охраняют, в чём я сильно сомневаюсь, — ну что сможет один охранник против дюжины автоматов?

— Ты кое-чего не учёл, — оскалилась фея Воды. — Если я смогла сама перенестись сюда, значит?.. — до мага стало доходить, и он, побледнев, открыл было рот, но сказать ничего не успел.

— Н’дия! — застыла в ужасе Б’дана, отшатнувшись от хрипящего на полу эггла. — Ты убила человека в доме Лесной Сестры?!

— Во-первых, не «человека», а во-вторых, не «убила», — спокойно отозвалась гостья. — Мы уходим наконец? Да оставь ты эти тряпки! — рявкнула она, заметив, что Скорбная сестра опять засуетилась. — Деньги, телефон, регалии, ключи от убежища! Полминуты на всё, я пока его память посмотрю… Всё, всё! — фея Воды, открыв дверь, буквально выдернула хозяйку из квартиры, как морковку из грядки.

* * *

— Даша, зовут! — неожиданно встревожилась Лейла. — Чувствуешь?

— Нет. Кто зовёт?

— Кто-то призывает нас, в смысле Лесных Сестёр. Прислушайся к себе.

— Эх, и мать я плохая, и фея совсем никакая… — огорчилась Даша, у которой так и не получилось расслышать. — Несси, а ты что-нибудь чувствуешь?

— А что я должна чувствовать? — удивилась Инесса.

— Значит, тоже нет. Люся, а ты?

— Нет, — через какое-то время ответила девушка. — Даш, похоже, это не ты плохая фея, это, наоборот, Лейла такая феноменальная! Она же эмпат, в отличие от нас. Лейла, сможешь появиться?

— Да, — кивнула таджичка. — Чувствую, что зовут, и чувствую, что смогу отозваться и появиться именно там, где надо.

— Подожди! — придержала её Даша. — А если это ловушка? Без Ларисы не появляйся!

* * *

«Старость и смерть», — сразу поняла Лариса.

«Тоска и страх», — почувствовала Лейла. — «И жизнь, конечно! Только живое может тосковать и бояться».

Лежавшей на кровати Смерти на вид было лет восемьдесят, Жизни — что-то около пяти, и Жизнь оцепенело сидела на краешке кровати, держа Смерть за руку. Внук? Хотя нет, скорее правнук. А старушка, похоже, тихо отошла во сне — очень уж умиротворённое лицо, никаких мук.

— Мама?.. — прошептал мальчик, заметив тёмный силуэт на фоне окна. — А баба Лида померла! Я её грею, а она всё равно холодная… — он неожиданно подбежал к Лейле и разревелся, уткнувшись в подол её платья.

«Вот это номер!» — присвистнула про себя Лариса, стоявшая в густой тени за спиной подруги. — «Он что, совсем не помнит свою мать? Или просто маленький огонёк потянулся хоть к каким-то большим добрым рукам? Огонёк?» — она осторожно коснулась памяти мальчика.

Да, нет никакой матери — ни в сегодняшних воспоминаниях, ни в недавних. Нет и отца — только баба Лида, единственная родная душа. Ворчливая старушка, сначала холодная и безмолвная, чуть глубже — живая, со странным простонародным говором. И мелькают улицы города, довольно большого — тоже со странными вывесками. Украинский язык? Или белорусский? Нет, всё-таки украинский — город называется Чернигов… Что?! Мальчик грел умершую прабабушку взглядом, пытаясь оживить? Маг Огня?! Непременно надо забирать с собой, но где его родители-то?

Глубже в память… Женщина. Молодая, красивая и очень неласковая — ни одного воспоминания с её улыбкой, лицо то злое, то заплаканное, и постоянные окрики: «Антон, прекрати хныкать!» А потом — плацкартный вагон, и баба Лида, и эта вот квартира, где они сейчас, и рыдания женщины: «Навязали ребёнка, сволочи, не дали аборт сделать! Кому я теперь такая потасканная нужна?»

Ещё глубже… Нет, никакого отца — даже в самой глубокой бездне памяти. И никаких бабушек с дедушками — мать и баба Лида, баба Лида и мать. Все остальные лица мелькают, как в калейдоскопе — лица совершенно посторонних людей.

— А можно ты будешь моей мамой? — несмело спросил в этот момент Антон, всё ещё всхлипывая и размазывая слёзы по платью Лейлы.

— А мама-то где? — таджичка с облегчением вздохнула, осознав, что мальчик всё прекрасно понимает и не принимает её за свою мать — ему просто нужны чьи-то ласковые руки и добрая улыбка.

— Мама уехала, я у бабы Лиды живу.

— А папа?

— Папы нет. Только мама и баба Лида.

— Да никого у Антона нет, — подключилась Лариса, выйдя в круг света, падавший от ночника над кроватью. — Матери он нужен, как зайцу триппер, зато Виктору ученик будет, — прошептала она на ухо подруге.